Книга Дьявольская королева, страница 44 – Джинн Калогридис

Королева Элеонора, мадам де Пуатье и коннетабль Монморанси язвительно усмехались, однако не осмелились выразить свое несогласие. Генрих морщился, его явно что-то угнетало. Я попыталась рассеять его дурное настроение и развеселить его, но чем больше я шутила, тем мрачнее он становился.

После ужина я нашла мужа во дворе, у лестницы, ведущей к нашим раздельным покоям. После того как Элеонора и дети короля скрылись на разных лестницах, я направилась к Генриху, собираясь побеседовать с ним наедине.

— Ваше высочество, — начала я тихо, — кажется, вы недовольны мной. Я вас чем-то обидела?

Генрих так быстро взрослел, что каждый день приносил новые изменения. Он был уже выше, чем при нашей первой встрече, нижняя челюсть вытянулась и потяжелела, и нос меньше бросался в глаза. Его лицо стало почти красивым. Раньше волосы у него были совсем короткими, но с нашей свадьбы так отросли, что теперь падали ему на воротник. Хотя борода его была все еще неровной, усы уже производили впечатление.

Я думала, что он покраснеет, начнет заикаться и постарается как можно быстрее ретироваться. Но он вдруг накинулся на меня.

— Эта шлюха, эта потаскуха… вы что, намерены с ней подружиться? Она же гадюка, мерзкое создание!

Я онемела и заморгала: до сих пор я ни разу не сталкивалась с его гневом, не слышала от него таких выражений.

— Мадам д'Этамп? — уточнила я. — Вы решили, что я с ней подружилась?

— Вы с ней катались.

У Генриха был холодный, обвиняющий голос.

— Король пригласил меня. Ее компании я не искала.

— Вы помогли ей, когда она упала.

— А что я должна была делать, ваше высочество? — удивилась я. — Плюнуть на нее, пока она лежала на земле?

— Мой отец — дурак. — Генрих дрожал. — Он позволяет себя использовать. Вы не можете представить… На коронации Элеоноры мой отец наблюдал за ее проездом по городским улицам из большого окна, при всех. И она… — Генрих не мог заставить себя произнести имя герцогини. — Она подговорила его сидеть вместе с ней на подоконнике. Она соблазняла его, заставляла делать ужасные вещи во время проезда королевы, и все это видели.

Генрих замолчал и уставился на меня, сверкая глазами.

— Значит, мне не следует кататься с его величеством, когда он меня приглашает? Таков ваш приказ?

Он резко повернулся и пошел к лестнице.

— Конечно же нет! — бросила я ему вслед. — Приказ означал бы, что вы считаете себя моим мужем, а мужу надлежит беспокоиться о жене.

Я прижала кулак к губам, сдерживая сердитые фразы, и побежала по другой лестнице в свои апартаменты. Промчавшись мимо фрейлин, я ворвалась в спальню, захлопнула за собой дверь и повалилась на кровать.

Не успело пройти несколько минут, как в дверь постучали. Думая, что это мадам Гонди, я велела меня не беспокоить.

Однако голос, раздавшийся за дверью, принадлежал сестре короля.

— Катрин, это Маргарита. Можно мне войти? — Я не ответила, и она тихо прибавила: — Я только что видела тебя с Генрихом. Мне бы хотелось помочь.

Я приоткрыла дверь, чтобы не кричать.

— Вы ничего не можете сделать, — заявила я. — Он меня ненавидит, и это окончательно.

— Ох, Катрин, все совсем не так.

Она говорила сочувственно, и я впустила ее в комнату. Маргарита подвела меня к кровати, усадила и сама опустилась на краешек.

— Мое слово ничего не значит, — пожаловалась я. — Но у меня нет ни к кому ненависти. Да, он красив, а я серая мышка. Это невозможно исправить.

— Чтобы я больше не слышала от тебя таких глупостей, — строго произнесла Маргарита. — Ты производишь отличное впечатление. К тебе все это не имеет никакого отношения. Ничего личного.

— Почему тогда он избегает меня?

Маргарита глубоко вдохнула, готовясь к длинному монологу.

— Ты знаешь, что герцогиня Милана была нашей прабабушкой. Поэтому король Карл вторгся в Италию, а за ним — король Людовик. Он потребовал наследственной собственности, которая по праву принадлежала Франции.

Я кивнула. Как и большинство итальянцев, я была воспитана в неприязни к французским королям за их вторжения, однако сейчас вынуждена была скрывать свои чувства.

— По этой причине девять лет назад и мой брат вторгся в Италию. Это было делом чести. — Маргарита помолчала. — Франциск очень смел, однако иногда бывает безрассуден. В Павии он сражался с армией императора Карла и повел за собой конницу, полагая, что противник отступит. Но жестоко ошибся. Его люди были убиты, сам он попал в плен. Целый год он томился в Испании, пока, согласно договору, его не освободили. Для обретения свободы брат был вынужден пойти на уступки. Одна из них — Бургундия. Другая — его сыновья: дофин Франциск и Генрих.

Я широко распахнула глаза.

— Их что, держали в плену?

Лицо Маргариты стало печальным. Она смотрела куда-то вдаль.

— Франции в отсутствие короля пришлось несладко. Он совершил много неприятных сделок: женился на овдовевшей сестре Карла Элеоноре, отдал Бургундию и… отдал сыновей.

Я вспомнила утро, когда проснулась в Поджо-а-Кайано и увидела повстанцев: всадники, выстроившись в шеренгу, сидели на лошадях против нашего дома. Вспомнила, как ночью вместе с Сильвестро ехала по улицам Флоренции, а на меня злобно скалила зубы разъяренная толпа.

Маргарита продолжила:

— Генриху едва исполнилось семь лет, когда его и дофина посадили в качестве узников императора, а взамен выпустили их отца. В Испании мальчиков держали четыре с половиной года. Францию Генрих покидал веселым мальчиком, немного застенчивым, иногда грустящим по матери, но счастливым. Ссылка все изменила. Король часто говорит, что из Испании ему прислали другого ребенка.

— Выходит, желание его отца захватить земли в Италии привело к заточению Генриха и его брата, а наш брак состоялся благодаря тому, что Папа пообещал королю эти земли?

Маргарита кивнула.

— Думаю, теперь ты догадываешься, почему король благоволит младшему сыну Карлу. Дофин простил своего отца, хотя и не забыл боли, но Генрих и не простил, и не забыл. Его ненависть к королю с годами не утихла, напротив, стала еще сильнее, особенно когда вас поженили. — Маргарита вздохнула. — Знаю, это обстоятельство не укрепляет твоего положения, но, возможно, если ты поймешь Генриха, тебе будет не так больно.

Я приложилась губами к большой гладкой руке Маргариты.

— Спасибо вам, — сказала я. — Я буду более терпимой. Надеюсь, вы меня немного утешили.

На следующее утро я отставила в сторону свою раненую гордость и попросила мадам Гонди принести французские эфемериды. [18] Я знала день рождения Генриха — 31 марта 1519 года, он был моим одногодком — и решила самостоятельно составить его натальный гороскоп: хотела изучить его характер.