Книга Дьявольская королева, страница 82 – Джинн Калогридис

— Вон отсюда! — прорычала я, но в этот момент кто-то тронул меня за плечо.

Надо мной возвышалась мадам Гонди. Ее красивое лицо распухло от слез.

— Madame la Reine, — обратилась она ко мне, — вы должны выйти. Умоляю вас. Вы сами заболеете.

— Еще несколько минут, — попросила я. — Не отнимайте его так скоро.

— Мадам. — У нее затряслись губы. — Вы здесь уже шесть часов.

Я поцеловала Генриха в холодную щеку и нежно провела пальцами по его бороде. Только потом позволила увести себя в свои апартаменты. На площадке я остановилась, почувствовав панику.

— Дети! — воскликнула я. — Им нужно сказать. Дофин должен узнать об этом немедленно.

— Им уже известно, — ласково произнесла мадам Гонди. — Несколько часов назад герцог де Гиз и его брат им сообщили.

— Это неправильно, — возразила я. — Им следовало услышать об этом от меня, а не от посторонних.

— Отправляйтесь в свою комнату и отдохните, — посоветовала мадам Гонди. — Я принесу вам что-нибудь поесть.

Несколько дней я отказывалась от еды, да и пила мало. Как-то я поднималась по лестнице, и стены медленно закружились перед глазами. Я задохнулась, повернулась к мадам Гонди и рухнула в темноту.

Проснувшись, я обнаружила, что лежу в постели в ночной рубашке. В открытое окно вплывала июльская жара, на улице смеркалось. Рядом с собой я увидела мадам Гонди и седобородого полного доктора Шаплена. На столике у кровати стояло блюдо с бараниной и вареными яйцами и бокал вина.

— Вы должны поесть и выпить, Madame la Reine, — велел врач, грозя мне пухлым пальцем. — И спать до утра.

Я промолчала. Врач удалился, а я взяла предложенную мне тарелку. Я жевала и глотала баранину, пробовала вино, но не ощущала никакого вкуса. Трапеза была оскорблением: как можно есть, когда Генрих умер, а я жива? Как вообще я могу есть и пить без него?!

Легче было бы предаться горю и забыть обо всем на свете. Однако сквозь охватившую меня тьму прорвался тонкий лучик — мысль о детях. Ради них я поднялась с постели. Мне вдруг отчаянно захотелось рассказать им о последних часах короля и утешить их. Мне понадобилась свежая одежда, и фрейлины быстро засуетились.

Они принесли новое унизанное жемчугом платье из белого дамаста, с высоким накрахмаленным кружевным воротником. Это было изысканное одеяние для вдовствующей французской королевы с подходящей шляпой и вуалью из белого газа. Портниха, без сомнения, трудилась над ним без устали, чтобы закончить к сроку.

Я плюнула на наряд, приказала убрать с глаз долой и потребовала платье из простого черного шелка, которое носила после смерти близнецов. Но не успела я надеть туфли и опустить черную вуаль, как услышала, что из аванзала меня взволнованно зовет Эдуард:

— Maman! Maman, поторопись, быстрее сюда!

Босиком я кинулась в соседнюю комнату и увидела в дверях, ведущих в коридор, своего дорогого восьмилетнего сына. Мальчик был худеньким, долговязым, как и все Валуа, с отцовскими блестящими черными глазами. На лице его читалась паника, на щеках я заметила следы слез.

— Мой родной, — сказала я. — Дитя мое, что случилось?

— Герцог де Гиз и кардинал, — ответил он. — Они намерены встретиться внизу с Франциском. Он должен взять с собой Марию, Карла, Марго и меня. Всех нас собираются увезти. Приказали не говорить тебе. Они хотят пообщаться с Франциском наедине, потому что теперь он король. Я им не доверяю, maman, ведь они — друзья мадам Пуатье.

Эдуард прищурился; даже сейчас он был способен понимать интригу.

Я вцепилась пальцами ему в плечи.

— Когда? Когда вы должны с ними встретиться?

— Сейчас, — сообщил Эдуард. — У западных ворот.

Я схватила сына за руку. Вместе мы выскочили из моих апартаментов и понеслись по винтовой лестнице на первый этаж. На площадке я почти столкнулась с Монморанси. Старик был так потрясен смертью своего господина, что не среагировал на мой стремительный бег по лестнице.

Голосом, лишенным какого-либо выражения, он произнес:

— Я пришел предупредить вас, мадам, что церемония прощания с королем начнется завтра в девять часов. Вам необходимо хорошенько выспаться, ведь последующие дни будут для вас очень долгими.

Монморанси имел в виду траур, который предписывался в таких случаях французским королевам: традиция обязывала меня провести следующие сорок дней во дворце Турнель в затемненной комнате подле забальзамированного тела моего супруга.

Но я поклялась Генриху защитить сыновей.

— Я не могу остаться, — заявила я. — Де Гизы увозят Франциска. Я должна быть с ним.

Старик попятился: его оскорбило непочтение к покойному королю. У меня не было времени вдаваться в подробности. Я взяла Эдуарда за руку, и мы вместе спустились по ступеням и по огромным гулким залам промчались к западному выходу.

Снаружи стоял экипаж. Мрачный кардинал Лотарингский, Карл де Гиз, поддерживал за локоть дофина, помогая ему подняться на высокую подножку кареты. Герцог де Гиз, Мария и двое моих младших детей ждали своей очереди.

В отдалении послышался раскат грома. Франциск, опасавшийся грозы, дернулся и едва не ударился головой о крышу кареты. Холодная капля дождя упала мне на щеку, потом еще одна.

— Франциск! — крикнула я.

Все повернулись в мою сторону. Я постаралась придать своему лицу непринужденное выражение.

— Вот, привела потерявшегося Эдуарда, — пояснила я спокойно, словно это де Гизы послали меня отыскать мальчика. — И я тоже поеду.

Братья де Гиз уставились на меня, но не осмелились ничего возразить. Мария смотрела на меня так, словно я была змеей, которая только что ее ужалила. Впрочем, она быстро вернула самообладание и кивнула. Несмотря на жару, она была прекрасна — сверкающее видение в белом платье.

— Madame la Reine, — обратилась ко мне Мария, — разве вы не останетесь с королем?

Имелся в виду, конечно же, мой покойный муж, но я притворилась, что не поняла, и кивнула на Франциска:

— Именно это я и намерена сделать. Как и обещала его отцу.

Мария промолчала. Герцог де Гиз встал с одной стороны кареты, а его брат кардинал — с другой. Они протянули мне руки.

— Прошу вас, Madame la Reine, — сказал герцог и поклонился.

— Больше я не королева, — провозгласила я. — Теперь наша королева — Мария.

Я держала Эдуарда за руку и ждала, пока Гизы помогут забраться в карету своей племяннице Марии, королеве Франции и Шотландии. Она уселась подле своего мужа Франциска. Затем Гизы повернулись ко мне.

К тому времени дождик превратился в ливень, мостовая намокла, воздух сделался прохладным. Я подумала о тете Клариссе, потрясенной и дрожащей, но твердо решившейся на побег из палаццо Медичи. Я встала босыми ногами на мокрую мостовую и шагнула к карете, удаляясь от Генриха, от своего сердца и от всего, что было в прошлом.