Онлайн книга «Ночной Дозор»
|
В сумрачном мире, квартира производила чуть лучшее впечатление. Никакой гнусной флоры, никаких следов тьмы. Кроме черной воронки, конечно. Она царила… я видел ее всю, от черенка, крутящегося над головой девушки, до раскинувшегося на тридцатиметровой высоте соцветия. Вслед за Светланой я прошел в единственную комнату. Тут все-таки было уютнее. Теплым оранжевым пятном светился диван, причем не весь — а уголок у старомодного торшера. Две стены были закрыты книжными полками, поставленными одна на другую, семь полок в высоту… Понятно. Я начинал ее понимать. Уже не как объект работы, не как возможную жертву неведомого темного мага, не как невольную причину катастрофы, а как человека. Книжный ребенок, замкнутая и закомплексованная, с кучей смешных идеалов и детской верой в прекрасного принца, который ее ищет и непременно найдет. Работа врачом, несколько подруг, несколько друзей, и очень-очень много одиночества. Добросовестный труд, напоминающий кодекс строителя коммунизма, редкие походы в кафе и редкие влюбленности. И вечера, похожие один на другой, на диване, с книжкой, с валяющимся рядом телефоном, бормочущим что-нибудь мыльно-успокоительное телевизором. Как много вас до сих пор, девочек и мальчиков неопределенного возраста, воспитанных родителями-шестидесятниками. Как много вас, несчастных, и не умеющих быть счастливыми. Как хочется вас пожалеть, как хочется вам помочь. Коснуться сквозь сумрак — чуточку, совсем несильно. Добавить немножко уверенности в себе, капельку оптимизма, грамм воли, зернышко иронии. Помочь вам — чтобы вы смогли помочь другим. Нельзя. Каждое действие Добра — соизволение проявить активность Злу. Договор! Дозоры! Равновесие мира! Терпи — или сходи с ума, нарушай закон, иди сквозь толпу, раздавая людям непрошеные подарки, ломая судьбы и ожидая — за каким поворотом выйдут навстречу бывшие друзья и вечные враги, чтобы отправить тебя в сумрак. Навсегда… — Антон, как ваша мама? Ах, да. У меня, пациента Антона Городецкого, есть старушка-мама. У мамы остеохондроз и полный комплект болезней пожилого возраста. Она тоже пациентка Светланы. — Ничего, все нормально. Это я что-то… — Ложитесь. Я задрал рубашку и свитер, лег на диван, Светлана присела рядом. Пробежала теплыми пальцами по животу, зачем-то пропальпировала печень. — Больно? — Нет… сейчас нет. — Сколько вы выпили? Я отвечал на вопросы, выискивая ответы в памяти девушки. Вовсе не стоило выглядеть умирающим. Да… боли тупые, несильные… После еды… Вот сейчас чуточку заныло… — Пока гастрит, Антон… — Светлана убрала руки. — Но радоваться нечему, сами понимаете. Я сейчас выпишу рецепт… Она поднялась, пошла к двери, сняла с вешалки сумочку. Все это время я следил за воронкой. Ничего не происходило, мой приход не вызвал усиления инферно, но и ослабить его не смог… — Антон… — голос шел сквозь сумрак, и я узнал Ольгу. — Антон, воронка уменьшилась на три сантиметра. Ты где-то сделал правильный ход. Думай, Антон. Верный ход? Когда? Я ведь ничего не совершил, просто нашел повод для визита! — Антон, у вас еще остался омез? — Светлана, присевшая за стол, посмотрела на меня. Заправляя рубашку я кивнул: — Да, несколько капсул. — Сейчас придете домой, выпьете одну. А завтра купите еще. Будете пить две недели, перед сном. Светлана явно была из тех врачей, что верят в таблетки. Меня это не смущало — я тоже в них верил. Мы, Иные, испытываем перед наукой иррациональный трепет, даже в тех случаях, когда достаточно элементарного магического воздействия — тянемся за анальгином или антибиотиками. — Светлана… простите, что спрашиваю, — я виновато отвел глаза. — У вас неприятности? — С чего вы взяли, Антон? — она не перестала писать, и даже не глянула на меня. Но напряглась. — Мне так кажется. Вас кто-то обидел? Девушка отложила ручку, посмотрела на меня — с любопытством и легкой симпатией. — Нет, Антон. Что вы. Это зима, наверное. Слишком долгая зима. Она натянуто улыбнулась — и воронка инферно качнулась над ней, хищно повела черенком… — Небо серое, мир серый. И делать ничего не хочется… все смысл утратило. Устала я, Антон. Вот весна наступит — все пройдет. — У вас депрессия, Светлана, — ляпнул я, прежде чем сообразил, что вытянул диагноз из ее же памяти. Но девушка не обратила на это внимания: — Наверное. Ничего, вот солнышко выглянет… Спасибо, что беспокоитесь, Антон. На этот раз улыбка была более искренняя — хотя, все равно, вымученная. Сквозь сумрак раздался шепот Ольги: — Антон, минус десять сантиметров! Воронка приседает! Антон, аналитики работают, продолжай общение! Что я делаю правильно? Этот вопрос — он пострашнее, чем «что я делаю не правильно». Если ты ошибаешься — достаточно резко сменить линию поведения. Вот если попал в цель, сам того не понимая — кричи караул. Тяжело быть плохим стрелком, случайно угодившим в яблочко, пытающимся вспомнить движение рук и прищур глаз, силу пальца, давящего спуск… и не признавая, что пулю направил в цель порыв безалаберного ветра. Я поймал себя на том, что сижу и смотрю на Светлану. А она на меня — молча, серьезно. — Простите, — сказал я. — Светлана, простите ради бога. Ввалился вечером, лезу не в свое дело… — Ничего. Мне даже приятно, Антон. Хотите, я напою вас чаем? — Минус двадцать сантиметров, Антон! Соглашайся! Даже эти сантиметры, на которые уменьшается вихрь обезумевшего инферно — подарок судьбы. Это человеческие жизни. Десятки, или даже сотни жизней, вырванные у неминуемой катастрофы. Не знаю, как это происходит, но я повышаю сопротивляемость Светланы к инферно. И воронка начинает таять. — Спасибо, Светлана. С удовольствием. |