Книга Чума на оба ваши дома, страница 18 – Сюзанна Грегори

– Что ж, пожалуй, стоит пригласить ее в Майкл-хауз, – продолжал он шутливо. – Ты ведь вчера притащил сюда женщину. Надо будет рассказать Филиппе об этом; уверен, ее это позабавит.

Бартоломью метнул на него еще один испепеляющий взгляд.

– Уже ухожу, – весело сказал Абиньи и помахал сложенным листом пергамента. – Единственное преимущество, которое философ имеет перед врачом, – умение писать пристойные любовные стихи. Так что я удаляюсь, чтобы вручить этот маленький шедевр властительнице моих грез!

– На какой несчастной ты намерен испытать свои чары на сей раз? – сухо осведомился Бартоломью.

Невинный мальчишеский облик Абиньи стоил доброго имени уже не одной девушке, а тот порхал от одной интрижки к другой с ошеломляющей беззаботностью. Это была игра с огнем: заподозри Уилсон хоть на миг, чем занимается Абиньи, философ был бы вынужден отказаться от должности и едва ли сумел бы в будущем устроиться куда-нибудь учителем.

– На милашке из «Смеющегося поросенка» в Трампингтоне, – ответил Абиньи и весело хлопнул Бартоломью по плечу. – Ну же, не делай такое лицо! Я познакомился с ней в доме твоей родной сестры, значит, она должна быть женщиной с безукоризненной репутацией.

– У Эдит? – переспросил Бартоломью.

Большое хозяйство Эдит в деревушке Трампингтон в двух милях от Кембриджа велось с шиком и размахом, приличествующим благосостоянию и положению ее мужа. Бартоломью не мог и представить, каким образом Абиньи познакомился там с подавальщицей из трактира.

– Три недели тому назад, на прощальном обеде, который она давала в честь отъезда юного Ричарда в Оксфорд, – сказал Абиньи, видя замешательство друга. – Я встретил мою красавицу на кухне, она принесла яйца. Ну, она и пригласила меня отведать превосходного эля, который сама варит.

– Жиль, осторожней! Если заметят, что ты зачастил в питейные заведения, Уилсон накинется на тебя как коршун. От тебя он жаждет избавиться лишь немногим меньше, чем от меня.

– Ай, полно вам, лекарь! – рассмеялся Абиньи. – Не надо мрачных пророчеств в столь прекрасный день. Солнышко светит, птички поют, а я влюблен!

Бартоломью с сомнением глянул на кусок пергамента в руках Абиньи.

– Твоя подавальщица умеет читать? – поинтересовался он.

Абиньи снова рассмеялся.

– Конечно нет! Поэтому она никогда не узнает, что эти строки на самом деле – список книг, который я сделал для моих студентов в прошлом триместре, украшенный для пущей внушительности несколькими затейливыми заглавными буквами. Пергамент нынче недешев!

Бартоломью заметил, что его друг нарядился в лучшую свою мантию и чулки, и это наводило на мысль, что его намерения в отношении девицы серьезны, пусть и не слишком благородны. Абиньи ушел, беспечно помахав шляпой на прощание. Миг спустя он снова просунул голову в дверь.

– Кстати, – сообщил он, – твой вонючий пациент ушел. Я отправил Кинрика передать его домочадцам, чтобы пришли и забрали его. Я бы не вынес, если бы он пролежал здесь целый день! Он просил передать тебе, что сдержит свое слово. Не знаю уж, о чем это он.

Не успел Бартоломью ничего ответить, как Абиньи уже исчез во второй раз. Бартоломью увидел Элкота – тот вышел из своей комнаты на соседней лестнице и, поскольку ставни у него тоже были открыты, скорее всего, слышал весь их разговор. Из всех преподавателей Элкот неодобрительней других относился к идее присутствия женщин в колледже. Бартоломью задавался вопросом, не был ли тот когда-нибудь женат, и собственному ли опыту он обязан такими крайними взглядами. Элкот был маленький суетливый человечек, напоминавший Бартоломью курицу. Он не терпел не слишком способных школяров, и большинство его студентов жили в постоянном страхе перед его ядовитыми замечаниями.

Бартоломью медленно шагал по двору, а Элкот молча шел рядом с ним.

– Тело Августа не нашли? – спросил Бартоломью.

Элкот пристально взглянул на него.

– Августа еще не нашли, – ответил он. – Мы не прекратим поисков и предадим его в руки правосудия, будьте покойны. Он никак не мог выбраться за пределы колледжа. Привратники у главных ворот не спали всю ночь из-за шума, который студенты подняли в зале, и они утверждают, что мимо них никто не проходил. А ваша женщина всю ночь не давала мистрис Агате сомкнуть глаз своими рыданиями, и та тоже говорит, что из потайной калитки никто не выходил.

– А коммонеры как?

Элкот злорадно улыбнулся.

– Маются головами и животами, и поделом им, – заявил он. – Будут знать, как предаваться греху чревоугодия.

Бартоломью остановился и схватил Элкота за запястье.

– Им в самом деле плохо? Почему никто не разбудил меня? Может, я смогу чем-то облегчить их состояние.

Элкот вырвал руку.

– Вы ничем им не поможете. Переживут.

К ним присоединился Элфрит.

– Как ваша голова? – спросил Бартоломью.

– Должно быть, долгие годы учения наградили меня крепким черепом, – с улыбкой ответил Элфрит. – Я не ощущаю совершенно никаких пагубных последствий.

Они добрались до главного здания и по широкой винтовой лестнице поднялись в зал. Одолженные гобелены, украшавшие стены прошлой ночью, убрали, но о вчерашних празднествах живо напоминали объедки, усеивавшие покрытый тростником пол, и запах пролитого вина.

– Мастер Абиньи? – спросил Уилсон, и его голос громко прозвучал в тишине зала.

– Отправился навестить сестру, – отозвался брат Майкл.

Эта отговорка уже стала традиционной. Сэра Джона не слишком занимал вопрос, питаются его профессора в колледже или в других местах, но, судя по тому, как губы Уилсона застыли в гримасе неодобрения, отныне всем профессорам вменялось в обязанность во время трапезы присутствовать в зале.

Элкот прошептал на ухо Уилсону что-то такое, отчего глаза мастера гневно сверкнули. Бартоломью не сомневался, что Элкот пересказывает ему подслушанный разговор. «Вот злобный коротышка», – подумал врач и, обернувшись, увидел, как Майкл закатил глаза, к немалому удовольствию студентов в конце стола.

– А ну, тихо! – Уилсон грохнул по столу оловянным кубком, отчего все подскочили от неожиданности и студенческие смешки немедленно прекратились. Уилсон обвел вокруг себя грозным взглядом. – Двое наших коллег злодейски умерщвлены, – сказал он. – Не время веселиться.

Кое-кто из студентов повесил голову. Кроткого Пола будет недоставать. Летом он частенько сиживал на солнышке во дворе и всегда рад был скоротать время в дискуссии со студентами, чтобы дать им возможность поупражняться в красноречии, или терпеливо разъяснял вопросы грамматики, риторики и логики тем, кто остался в колледже, чтобы наверстать пропущенное.

Уилсон затянул длинную молитву на латыни, потом кивнул студенту, чтобы начинал чтение библии, длившееся на протяжении всей трапезы. Сэр Джон поощрял ученые споры и сам председательствовал на некоторых весьма оживленных диспутах, направленных на то, чтобы упрочить и приумножить непревзойденную научную славу колледжа. Уилсон придерживался более традиционных взглядов и считал, что школярам пристало слушать за едой отрывки из Священного Писания, дабы укрепить свои духовные устои.