Книга Артур и Джордж, страница 98. Автор книги Джулиан Барнс

— Но оставим все это в стороне, Энсон, и признав, как, боюсь, нам придется признать, что к концу вечера мы не сдвинулись с места ни на крупицу, ни на йоту, я спрашиваю вас вот о чем: вы верите, что респектабельный молодой солиситор, никогда прежде не проявлявший никаких признаков склонности к насилию, как-то ночью внезапно уходит из дома и нападает на шахтерского пони самым жестоким и яростным образом. Я спрашиваю вас просто: почему?

Энсон мысленно застонал. Мотив. Криминальное мышление. Вот опять мы заводимся. Он встал и наполнил их стаканчики.

— Из нас, Дойль, вы тот, чье воображение оплачивается.

— Тем не менее я считаю его невиновным. И я не способен совершить прыжок, который совершили вы. Сейчас вы не на скамье свидетелей. Мы, два английских джентльмена, сидим за превосходным коньяком и, если мне будет дозволено сказать, с еще более превосходными сигарами в прекрасном доме в середине этого расчудесного графства. Все, что вы скажете, останется в этих четырех стенах, даю вам слово. Я всего лишь спрашиваю: как вы считаете — почему?

— Ну хорошо. Начнем с известных фактов. Дело Элизабет Фостер, служанки. С него, как вы считаете, все и началось. Естественно, мы занялись этим делом, но для обвинения просто не было достаточно улик.

Дойль растерянно уставился на главного констебля.

— Не понимаю. Было же расследование, и она призналась.

— Частное расследование, предпринятое священником. И адвокаты запугали девушку так, что она призналась. Не лучший способ заслужить любовь своих прихожан.

— Значит, полиция не поддержала семью даже тогда?

— Дойль, мы предъявляем обвинения, когда есть улики. Как в тот раз, когда сам солиситор стал жертвой нападения. А! Вижу, про это он вам не рассказал.

— Он не ищет жалости.

— Вот кстати. — Энсон достал лист из своей папки. — Ноябрь тысяча девятисотого года. Подвергся нападению двух уайрлийских парней. Пропихнули его через живую изгородь, и один к тому же попортил его зонт. Оба признали себя виновными. Оштрафованы с добавлением судебных издержек полицейским судом в Кэнноке. Вы не знали, что он уже побывал там раньше?

— Разрешите взглянуть?

— Боюсь, это невозможно. Полицейские протоколы.

— Ну, хотя бы назовите фамилии виновников. — Когда Энсон заколебался, он добавил: — Я всегда могу воспользоваться моими ищейками.

Энсон, к изумлению Дойля, шутливо гавкнул.

— Так вы тоже поклонник ищеек?

— Ну хорошо, Уокер и Глэдуин. — Он заметил, что Дойлю эти фамилии ничего не сказали. — И мы можем предположить, что это был не единственный случай. Вероятно, на него нападали и до, и после. Возможно, полегче. Без сомнения, оскорбляли словесно. Стаффордширская молодежь святостью не отличается.

— Возможно, вас удивит, что Джордж Идалджи категорически отрицает, что причиной его преследований могли быть расовые предрассудки.

— Тем лучше. Значит, мы можем спокойно это отбросить.

— Но, разумеется, — добавил Дойль, — я с его анализом не согласен.

— Ну, это ваше право, — невозмутимо ответил Энсон.

— А собственно, при чем тут это нападение?

— При том, Дойль, что нельзя понять конца, если не знать начала. — Энсон теперь наслаждался: его удары один за другим попадали в цель. — У Джорджа Идалджи были достаточные основания ненавидеть Грейт-Уайрли и всю округу. Или, во всяком случае, он так считал.

— А потому мстил, убивая скотину? Где связь?

— Вижу, вы житель больших городов, Дойль. Корова, лошадь, овца, свинья — это не просто скотина. Это опора жизни. Назовите это… экономической местью.

— Можете вы продемонстрировать связь между напавшими на Джорджа в Лэндивуде и каким-либо из животных, впоследствии располосованных?

— Нет, не могу. Но не следует ждать логики от преступников.

— Даже умных и образованных?

— По моему опыту, от них даже еще меньше. В любом случае перед нами молодой человек, баловень родителей, все еще живущий с ними, когда его младший брат уже улетел из гнезда. Молодой человек, имеющий зуб на всю округу, считая ее ниже себя. Он оказывается в катастрофическом финансовом положении. Ростовщики угрожают ему судом, его ждет крах карьеры. Все, к чему он стремился, вот-вот исчезнет из его жизни…

— И поэтому?

— Поэтому… быть может, он помешался, как ваш друг Оскар Уайльд.

— По моему мнению, Уайльда развратил его успех. Едва ли можно приравнять ежевечерние овации в Вест-Энде с критическим одобрением брошюры о железнодорожных законах.

— Вы сказали, что случай с Уайльдом имел патологическую подоплеку. А почему не случай с Идалджи? Я считаю, что солиситор сходил с ума от тревоги не один месяц, напряжение должно было быть огромным, даже непереносимым. Вы сами назвали его клянчащее письмо «отчаянным». И могли последовать какие-то патологические изменения, какая-то наклонность в крови ко злу могла неудержимо вырваться наружу.

— Половина его крови — шотландская.

— Бесспорно.

— А вторая половина — кровь парсов. Наиболее образованной и коммерчески преуспевающей из всех индийских сект.

— В этом я не сомневаюсь. Их недаром называют «бомбейскими евреями». И точно так же я не сомневаюсь, что именно смешение кровей отчасти стало причиной произошедшего.

— Моя собственная кровь — смесь шотландской и ирландской, — сказал Дойль. — Разве она понуждает меня резать скот?

— Вы предвосхищаете мои доводы. Какой англичанин, какой шотландец, какой шотландец наполовину поднимет нож на лошадь, корову, овцу?

— Вы забываете шахтера Фаррингтона, который проделал именно это, пока Джордж находился в тюрьме. Но я спрошу вас в ответ: какой индиец поступил бы так? Разве они не почитают скот как богов?

— Бесспорно. Но если кровь смешана, тут-то и происходит беда. Возникает непримиримое расхождение. Почему человеческое общество повсюду не терпит полукровок? Да потому что их души разрываются между порывами к цивилизации и нездоровой тягой к варварству.

— И в варварстве вы считаете ответственной кровь шотландцев или парсов?

— Вы шутите, Дойль. Вы сами верите в кровь. Вы верите в расу. За обедом вы рассказывали, как ваша мать с гордостью проследила свой род на пять веков назад. Простите, если я неточно вас процитирую, но, помнится, вы сказали, что на ветвях вашего фамильного древа разместилось немало великих мира сего.

— Нет, вы точны. Вы хотите сказать, что Джордж Идалджи располосовывал брюхо лошадям из-за того, что его предки пять столетий назад проделывали это в Персии или где-то еще?

— Я понятия не имею, играют ли тут роль какие-то ритуалы или просто варварство. Вполне возможно, что и сам Идалджи не знал, что подстегивало его делать то, что он делал. Потребность из глубины веков, высвобожденная этим внезапным прискорбным стечением обстоятельств.