Онлайн книга «Предчувствие конца»
Делать было нечего; оставалось лишь написать ему вежливый ответ с просьбой прислать контактные данные Вероники. Когда говорится «она — красивая женщина», обычно подразумевается «со следами былой красоты». Но в адрес Маргарет я произношу эти слова без всякой задней мысли. Она считает — точнее, знает, — что изменилась, и это действительно так, хотя для меня в меньшей степени, чем для кого-нибудь другого. За директора ресторана, конечно, говорить не буду. Но я бы сказал так: она видит то, что утрачено, а я — то, что осталось неизменным. Волосы у нее больше не доходят до середины спины и не стянуты в греческий узел; сегодня у нее короткая стрижка, в которой проглядывает седина. Пейзанские сарафаны, из которых она не вылезала, уступили место кардиганам и стильным брюкам. Веснушки, которые я так любил, теперь смахивают на пигментные пятна. Но первым делом мы обращаем внимание на глаза, правда? По глазам мы выбирали — и сейчас выбираем — человека. А глаза — те же, что и были, когда мы с ней познакомились, сблизились, поженились, уехали в свадебное путешествие, когда оформляли совместную закладную, ходили по магазинам, стряпали, отдыхали, любили, ждали нашего общего ребенка. И когда разводились. Глаза все те же. Телосложение тоже не изменилось, равно как и непроизвольные жесты, и только ей одной присущие манеры. В том числе — несмотря на время и расстояние — и манера поведения со мной. — Ну, что там у тебя, Тони? Я рассмеялся. Мы еще не успели раскрыть меню, но вопрос не показался мне преждевременным. Маргарет — она такая: когда ты говоришь, что не уверен насчет второго ребенка, ты имеешь в виду, что не хочешь его от меня? Почему ты считаешь, что развод — это разделение вины? Как ты теперь собираешься устраивать свою жизнь? Если ты действительно хотел поехать со мной отдыхать, почему не заказал билеты? Ну, что там у тебя, Тони? Некоторые считают рискованными все разговоры о бывших возлюбленных мужа или жены, как будто до сих пор их побаиваются. Мы с Маргарет были лишены таких предрассудков. Правда, за мной не тянулся длинный шлейф любовниц. А если она позволяла себе давать прозвища тем, которые все же были, — что ж, имела право, разве нет? — Представь себе, речь пойдет о Веронике Форд. — Опять эта Психичка? Я готов был это услышать и даже бровью не повел. — Она снова за свое? Ты ведь еле ноги от нее унес, Тони. — Так и было, — ответил я. Наверное, сподобившись рассказать Маргарет о Веронике, я слегка приврал, чтобы выставить себя доверчивым простаком, а Веронику — еще большей сумасбродкой, чем на самом деле. Но поскольку прозвище было навеяно не чем иным, как моим рассказом, я даже не мог протестовать. Единственное — не употреблял его сам. Я рассказал Маргарет всю эту историю: какие предпринял шаги, какую выбрал тактику. Как я уже говорил, что-то от Маргарет за долгие годы передалось и мне; именно поэтому она согласно или ободряюще кивала в разные моменты моего рассказа. — А сам-то ты как думаешь: с какой радости мамаша Психички оставила тебе пятьсот фунтов? — Ума не приложу. — Считаешь, братец водил тебя за нос? — Да. Во всяком случае, в его письме было что-то неестественное. — Но ведь ты его совсем не знаешь. — Верно, мы встречались всего один раз. Но вся эта семейка мне подозрительна. — А как дневник попал к мамаше? — Понятия не имею. — Возможно, ей передал его сам Адриан, чтобы не связываться с Психичкой. — Это как-то нелогично. Мы помолчали. Поели. Маргарет постукала ножом по моей тарелке: — А если бы все еще незамужняя Вероника Форд объявилась сейчас в этом кафе и подсела к нам за столик, как бы отреагировал давно разведенный Энтони Уэбстер? Не в бровь, а в глаз. Она это умеет. — Вряд ли я бы обрадовался такой встрече. Мой натянутый тон вызвал у Маргарет улыбку. — Раскрыл бы рот? Стал бы закатывать рукав и снимать часы? Меня бросило в краску. Вам доводилось видеть, как краснеет лысый дядька за шестьдесят? Да точно так же, как лохматый прыщавый пятнадцатилетний юнец. Просто случается такое гораздо реже, и краснеющий откатывается в те времена, когда жизнь была для него сплошной вереницей смущений. — Напрасно я тебе рассказал. Она подцепила вилкой салат из помидоров и рукколы. — Уж не бушует ли у вас в груди… неугасшее пламя, мистер Уэбстер? — Еще чего. — В таком случае, если она сама на тебя не выйдет, — наплюй. Получишь по чеку наличные, свозишь меня на недорогой курорт — и точка. У нас с тобой будет по двести пятьдесят на брата: как раз хватит слетать на Нормандские острова. — Мне нравится, когда ты меня подкалываешь, — сказал я. — Даже по прошествии стольких лет. Склонившись вперед, она погладила меня по руке. — Как славно, что мы сохранили добрые отношения. И как славно, что ты, по моему глубокому убеждению, никогда не закажешь для нас такую поездку. — Только потому, что ты к этому не стремишься. Она улыбнулась. И на миг стала почти загадочной. Но Маргарет не умеет темнить, хотя это первый шаг к Женской Тайне. Захотела бы, чтобы я купил нам путевки, — сказала бы прямо. Ладно, неважно. — Она присвоила мою вещь, — едва не заканючил я. — Почему тебе так приспичило ее заполучить? — Потому, что это дневник Адриана. Мы с Адрианом друзья. Были. Это моя вещь. — Если бы твой друг пожелал завещать тебе свой дневник, он бы сделал это сорок лет назад, не привлекая посредников. И посредниц. — Возможно. — И что же он там написал, как по-твоему? — Понятия не имею. Но вещь — моя. Только теперь до меня дошло, что для такой решимости есть и другая причина. Дневник — это свидетельство, а возможно, и доказательство. Дневник сможет прервать цепочку банальных повторов памяти. Он сможет вызвать к жизни некие события, хотя и неизвестно какие. — Узнать адрес Психички не составит труда. Есть социальные сети, телефонные справочники, частные детективы, наконец. Съездишь к ней, позвонишь в дверь и попросишь вернуть твое сокровище. — Ни за что. — Остается кража со взломом, — жизнерадостно предложила Маргарет. — Шутишь. — Тогда наплюй. Если, конечно, у тебя, как говорится, нет счета к прошлому, который ты собираешься предъявить, чтобы двигаться дальше. Но ты ведь не такой, правда же, Тони? — Да, наверное, я не такой, — ответил я с осторожностью. Потому что в глубине души подозревал, что треп трепом, а доля истины в этом есть. Мы помолчали. Официант убрал наши тарелки. Маргарет видела меня насквозь. |