Книга Наследство последнего императора, страница 180 – Николай Волынский

А Петруха Зотов стал встречаться Татьяне почти каждый день. Он почему-то оказывался у нее на пути постоянно. Скоро стало известно, что он выходит на внеочередные дежурства, отдавая свои выходные другим.

В то, первое, утро на завтрак Романовым был дан только каравай черного хлеба, уже зачерствевшего. Чемодуров и Седнев раздули самовар, им удалось из багажа извлечь две пачки чая, пять тарелок, шесть ложек и четыре стакана.

Николай оглядел стол и заметил Седневу:

– Иван Дмитриевич! Я посчитал, нас здесь четырнадцать человек. Все за столом умещаемся хорошо. Почему, кроме нас, здесь больше нет никого? Где же остальные?

– На своих местах, Ваше Величество, по комнатам. Вы хотите узнать, кто чем занимается? – спросил он.

– Нет, – ответил Николай. – Я хочу знать, почему за столом только мы.

– Но… – сказал Седнев. – Прислуга, все ж таки…

– У нас сейчас одна судьба и одно и тоже положение, – заявил Николай. – Полагаю, что за столом мы должны быть вместе – и бывшие… то есть наша семья… и все остальные.

Седнев переглянулся с Чемодуровым и Труппом. Те удивленно пожали плечами. Чемодуров сказал:

– Это будет не совсем удобно и по другой причине, Ваше Величество.

– Отчего же? – поднял голову Николай. – Неужели вы Терентий Иванович, полагаете, что мы будем стеснять наших спутников и товарищей – да, наших товарищей! – повторил он со значением, – которые остались нам верны и пошли вместе с нами… если не на Голгофу… это было бы чересчур сказано, но на безусловные трудности и испытания?

– Нет-нет, Ваше Величество, – поспешил успокоить его Чемодуров. – Наоборот, нам кажется, что люди будут стеснять вас.

– Не надо польше так говорить и думать! – вмешалась Александра. – Здесь уже нет «цари и слюги». Здесь нет «люди и барин». Здесь есть сейчас только одна семья, и когда её нет всей полной за столём, у меня грустно и недовольно на сердце.

– Да! – подал голос Алексей. – И я хотел бы, чтоб Клементий Григорьевич [145] был здесь! И Лика [146] !

Чемодуров слегка поклонился ему и пояснил:

– Сейчас все не могут быть здесь, Ваше Высочество, по причине того, что у нас нет достаточно посуды.

– А где же наша посуда? – удивился Николай. – Иван Михайлович? Разве дети не привезли из Тобольска?

– Привезли, – ответил Харитонов. – Она здесь, на складе – в сарае во дворе. Там и все остальные вещи. Но нас к ним не допустили, – возмущенно сказал он.

– Ничего не понимаю! – огляделся вокруг Николай. – Ну что же это творится?.. К своим же вещам… Причину они хоть назвали?

– Так точно, Ваше Величество, назвали. Авдеев сказал: «Багаж должен пройти досмотр».

– «Досмотр»? Я не ослышался? – спросил Николай.

– Вы не ослышались, Ваше Величество.

– Что же здесь? Таможня?

Харитонов только вздохнул.

– Если не таможня, то сумасшедший дом – уж точно! – подытожил Николай.

– Гораздо хуже, Ваше Величество, – заметил Чемодуров. – Воруют-с. Мы с Иваном Дмитриевичем уже два раза заявляли Авдееву протест. И начальнику караула Медведеву.

Николай только тяжело вздохнул, а Александра сказала:

– Дорогой мой Терентий Иванович! Господь с ними, с грабителями. Пусть утешаются, если так могут. Нам в сей момент ничего не надо, кроме того, что при нас. – Она много значительно посмотрела на дочерей, напоминая, что имеет в виду не одежду или посуду, а драгоценности, часть которых уже удалось зашить в нижнее белье, в платья, юбки, в пуговицы, в шляпки, в складки ночных сорочек и в лифы.

Николай сказал:

– Испытания наши продолжатся. Это видно. Будет хуже, чем до сих пор. Когда это кончится? Наверное, сказать не может никто. Поэтому, дорогие мои, еще раз напоминаю: терпение и смирение – все, сколько есть у каждого и даже больше. Мы на нашем пути становимся ближе к Господу, и в этом есть большая отрада, радость и награда за муки физические и, что еще труднее переносить, муки душевные. А теперь, – он встал, перекрестился и произнес своим звучным бархатным баритоном:

Отче наш, иже еси на небесех,

Да святится имя Твое,

Да приидет царствие Твое.

Да будет воля твоя…

«Да, – сказал он себе, когда он закончил молитву и все приступили к чаю. – Из меня мог бы получиться священнослужитель».

И все-таки даже чаю на всех не хватило. Едва за столом расположилась «вторая смена» – люди, как неожиданно появился рыжий вертлявый охранник матрос Мишкевич. Их здесь было два брата, и они, как говорили сами, «держали мазу» в качестве самых лихих хулиганов. Ни слова не говоря, Мишкевич подошел к столу, взял за ручки самовар, в котором оставалось кипятку больше половины, и, с усилием подняв его, крикнул:

– Файка! Файка Сазонов! Быстро ко мне!

Появился сквернослов и похабник Файка. Этот старался подражать братьям Мишкевичам, но пока у него получалась только мерзкая приблатненная манера разговаривать.

– Ню-ю-ю, – протянул он. – И шё?

– Шё! Шё! – передразнил его Мишкевич. – Чайник бери, хлеб. Пожрали уже эксплуататоры, хватит! Теперь наша очередь.

Файка живо схватил заварной чайник. Из носика выплеснулась горячая коричневая струйка и пролилась прямо на локоть Демидовой. Она вскрикнула от неожиданности. Шепотом, но от души, выругалась, подтянула вверх рукав, посмотрела на локоть – ожога не было. Ни слова не говоря, Анна Стефановна поднялась во весь свой гренадерский рост, мощной хваткой взяла Файку за воротник и поволокла его, словно котенка, вон.

– Шё? Шё такое? – орал обалдевший Файка, пытаясь упереться в пол сапогами и затормозить. Куски хлеба, которые он прижимал к себе левой рукой и заварной чайник – правой, он, однако, держал крепко. Из носика снова полилась струйка и прочертила мокрую линию до дверей.

Демидова швырнула Файку через порог, и тот прогрохотал сапогами, не в силах сопротивляться энергии ускорения, которую ему задала мощная рука Демидовой.

– Не попадайся мне на глаза, босяк! – грозно крикнула она вслед. – Башку насовсем оторву!

Шум долетел сквозь стены до угловой комнаты, где дети собрались вместе с родителями.

– Was ist los [147] ? – спросила Александра.

Она сидела в кресле-качалке и вязала крючком кружевной воротничок для Анастасии. На носу у нее были огромные очки в черепаховой оправе – их прописал ей местный врач, а Демидова, у которой в первые дни почему-то был свободный выход в город, выкупила очки за свои, потому что у Романовых денег уже не было. Они все ждали ротмистра Седова с деньгами от Вырубовой, но так пока и не дождались.