Онлайн книга «Тайна Шампольона»
|
Эти слова Бонапарт произнес 24 декабря 1798 года недалеко от Суэца и Фонтана Моисея. Они позволили нам думать, будто он продолжает тешить себя надеждой найти в прошлом фараонов власть, обеспеченную некоей высшей силой и снабженную достаточной легитимностью, чтобы противостоять актам насилия, которыми он сам пользовался. Карл X не примирил меня с честолюбием политиков, но привел меня к Наполеону. Продолжал ли тот все свое правление упрямо искать средство, что позволило бы сделать несомненным его самопровозглашение императором? Точнее, вынудило бы к провозглашению его самодержцем. Заставило бы других признать его владыкой. Но каким образом?.. Править от чужого имени, чтобы править безраздельно? Эта идея походила па тонкость и хитрость Макиавелли. [192] Наполеон — не Карл X: для Наполеона не существовало невозможного. И вот тут Сегир, вероятно, мог меня просветить. Во время Трех Славных Дней повстанцы захватили музей Лувра. Смотритель его египетского раздела рвал и метал. Ущерб был очень серьезен… — Я был на их стороне… Я поддерживал их мятеж. Почему они так поступили? Список повреждений в египетских коллекциях казался Шампольону чрезмерным. — Я еще столько должен сделать. Он боролся со своим унынием. — У меня предложение, которое все уладит. Бросьте эту муравьиную работу и пойдемте на улицу. — Я думал, вы захотите поговорить со мной немедленно… — Мы поговорим на ходу. — Идти? Но мы же расплавимся от жары… — А вот и нет. Там, куда я вас поведу, царит свежий ветер. Там нам будет в сто раз лучше, чем в этой банке… — Где же он, этот ваш рай? — Недалеко. Через пять минут мы войдем в галерею Веро-Додар. Если нам хватит храбрости, дойдем до сада Пале-Руайаля. Если будет очень жарко, сможем укрыться в галерее Вивиенн. А если боитесь расплавиться, у меня есть идея… Почему бы нам не дойти до «Матери Семейства», [193] этой превосходной кондитерской? Там продают лед — вам понравится его вкус. Лед, политый земляничным сиропом, изготавливается, как мне объяснили, из превосходного снега Юрских гор, который хранится в специальных камерах без света. Говорят, этот снег, превращенный в лед, поставляется каждый день, завернутый в солому… С ним обращаются очень бережно, с этим льдом. Можно бросить его в стакан воды, смешанной с земляничным сиропом. Пойдемте! Этот лед, сегодня или никогда! — Это далеко? — простонал Сегир. — Надо подняться до пассажа Панорам. Затем пойти к тому, который называется Жоффруа. Наконец… — У меня не хватит мужества идти так далеко. — Я вам помогу! — Но как вы способны на это в вашем возрасте?.. Он прикусил губу, подумав, что невольно оскорбил меня. — Не смущайтесь, мой дорогой Сегир! Я первый, кто попал в лапы этой жизненной силы, которая, кажется, не хочет меня отпускать. И потом, я услышал ваши мольбы и охотно пересматриваю программу. Мы сделаем остановку поскорее и решим, что делать дальше, когда окажемся в галерее Веро-Додар. Следующий пассаж назывался Веритэ, то есть Правдой. Я надеялся узнать ее от Шампольона еще до того, как мы туда войдем… — А это далеко? — повторил Сегир. — Туда можно дойти по улице Жан-Жака Руссо. Я вам рассказывал, что мой отец, Рене Ле Жансем, хорошо знал этого философа? Давайте, следуйте за мной, и я вам расскажу… Идемте, говорю вам, это в двух шагах. Я уже поднялся. Шампольон подчинился не без вздохов. И как поверить, что этому человеку нет и сорока? — Фарос… Прошу вас… Оставьте мне время написать пару слов для моего брата. Он обещал прийти помочь мне с этим беспорядком… Скажите мне еще раз название этого пассажа? — Веро-Додар. Около Пале-Руайаля. Я открыл дверь, сбежал по лестнице и вышел наружу. Жара удушала. — Не так быстро! Мне казалось, я слышу Моргана де Спага… — Чем быстрее мы пойдем, тем меньше будем страдать от жары. Этот довод, похоже, не убедил Шампольона, еле волочившего ноги. Я подхватил его под руку, и мы зашагали. Думаю, мы никогда не были так близки. Я бы даже сказал, так интимно близки. Обычно с нами был Фижак. Это положение казалось мне идеальным, чтобы начать допрос. Если вести себя мягко, он заговорит. С ним надо обращаться с нежностью… Конечно, приходилось тихо шептать. — Простите? — Я подумал о моих дорогих умерших друзьях. — Да, мне показалось, что вы произнесли их имена… — Это со мной часто бывает, а сейчас, когда вы идете рядом, на меня нахлынули воспоминания. Я думаю о Египте. Там было намного жарче, чем здесь сегодня. В Каире мы искали спасения на узких и темных улочках. Ах! Вот он, наш пассаж… Посмотрите сами, какой здесь свежий воздух… Так о чем мы говорили? — О Египте. Шампольон, похоже, заинтересовался. — Иногда мы натыкались на такие вот кабачки… Хотите, мы здесь остановимся? — А обещанный лед? — Позже, Жан-Франсуа. Согласны посидеть тут? Он молча согласился. — Расскажите мне еще о Египте… Нам предложили выпить. Официант гордо носил на рубашке республиканскую кокарду. — Что желаете? Мы не знали, что выбрать. Мы предложили ему подсказать нам. Мы были одни. Время шло, и я позволил ему идти, потому что Шампольон расспрашивал меня… К моему большому удовольствию, он хотел вновь услышать то, что узнал о Египте от Орфея. Рассказывать об этой экспедиции — для меня это еще один способ воссоединиться с теми, кто нас оставил; это счастье и блаженная роль для меня, ибо я мог дать волю воспоминаниям… Переговоры с учеными, сбор в Тулоне, погрузка на борт «Востока» печатных прессов из Ватикана, размещение ученых на кораблях и затруднения Моргана, которому пришлось утихомиривать чрезмерную восприимчивость этих почтенных господ… Сегир требовал деталей, и когда я описывал наиболее живописных персонажей, особенно тех, кого он не любил, он смеялся до слез, и взгляд его искрился от удовольствия. Я вновь видел перед собой пылающего мальчика, которого узнал в Гренобле. Сегир снова ощущал вкус жизни. — Затем мы прибыли в Александрию, где я чуть не погиб, пытаясь спасти из моря ящик инженера Кутелля… Жан-Мари Кутелль был капитаном аэростатчиков. Контэ передал ему планы и формулы расчетов — опасался, что без них капитан никогда не поднимется над крышами Каира. Кутелль кричал, что умеет летать, но не плавать… «А что ты будешь делать, еc-ли небо сбросит тебя в воду?» — спросил я. Не дожидаясь ответа, я сам туда бросился. В воде я ухватился за ящик, моля Бога и зовя на помощь. Какой-то моряк бросил мне швартов. |