Онлайн книга «Королек - птичка певчая»
Кямран устал, выбился из сил. Не заботясь уже больше о наглаженных брюках, он сел на ветку. Вид у него был подавленный, унылый, но он все еще пытался шутить. Мне не было жалко Кямрана, просто я не могла его больше видеть и хотела как можно скорей остаться одна. — Успокойся. Поверь мне, бояться нечего. Ступай сейчас же к гостям. Неудобно. — Ты даешь слово, Феридэ?.. Даешь клятву? — Да, и слово и клятву… Что хочешь. — Могу ли я верить? — Мне кажется, надо поверить. Я уже не ребенок. — Феридэ… — Да и откуда мне знать, чего ты боишься? Что я могу разболтать? Я сижу одна на дереве… — Не знаю, но я почему-то не верю… — Говорят тебе! Я уже выросла и стала совсем взрослой. Значит, надо верить. Ступайте, мой дорогой кузен, не волнуйтесь, есть вещи, которые видит ребенок, но молоденькая девушка ничего не заметит. Идите и успокойтесь. Испуг Кямрана, кажется, сменился удивлением, он непременно хотел меня увидеть и упрямо тянул голову вверх. — Ты как-то совсем по-новому говоришь, Феридэ… — сказал он. Боясь, что мы так и не кончим разговора, я закричала, притворно гневаясь: — Ну довольно… Будешь тянуть — возьму слово назад. Решай сам. Угроза подействовала на Кямрана. Медленно и неуверенно ища ветки ногами, он спустился с дерева и, стесняясь идти в ту сторону, куда убежала Нериман, зашагал вниз по саду. * * * После этого происшествия счастливая вдовушка перестала появляться у нас в доме. Что касается Кямрана, то, я чувствовала, он побаивается меня. Всякий раз, возвращаясь из Стамбула, он привозил мне подарки: то разрисованный японский зонтик, то шелковый платок или шелковые чулки, то туалетное зеркало сердечком или изящную сумочку… Все эти безделушки больше предназначались взрослой девушке, чем проказливой девчонке. В чем же был смысл этих подношений? Не иначе, он хотел задобрить Чалыкушу, зажать ей рот, чтобы она никому ничего не разболтала! Я была уже в том возрасте, когда мысль, что тебя помнят, не забывают, доставляет удовольствие. Да и красивые вещи мне очень нравились. Но мне почему-то не хотелось, чтобы Кямран или кто-нибудь другой знал, что я придаю значение этим подаркам. Если в пыль падал мой зонтик, разукрашенный бамбуковыми домиками и косоглазыми японками, я не спешила его поднимать, и тогда одна из моих тетушек выговаривала мне: — Ах, Феридэ, вот как ты ценишь подарки! Среди подношений Кямрана была сумочка из мягкой блестящей кожи. Невозможно передать, какое наслаждение мне доставляло гладить ее рукой, но однажды я сделала вид, будто хочу набить ее сочными ягодами. Ну и крик подняли мои тетушки!.. Была бы я похитрее, то, наверно, еще долго пользовалась бы испугом Кямрана и выманивала у него всякие безделушки. Я очень любила подаренные им вещички, но иногда мне хотелось разорвать их, растерзать, швырнуть под ноги и топтать, топтать в исступлении. Мое отвращение, моя неприязнь к кузену не ослабевали. Если в прежние годы приближающийся отъезд в пансион вызывал во мне грусть, то на этот раз я, наоборот, с нетерпением ждала момента, когда расстанусь со своими родственниками. В первый же воскресный день после возобновления занятий нас повели на прогулку к Кяатхане [13] . Сестры не любили долгие прогулки по улицам, но в этот вечер мы почему-то задержались до темноты. Я плелась в самом хвосте. Вдруг смотрю, вокруг никого нет. Не понимаю, как я умудрилась так отстать и меня никто не хватился. Сестры, наверно, думали, что я, как обычно, иду впереди всех. Неожиданно возле меня вырос чей-то силуэт. Присмотрелась: это Мишель. — Чалыкушу! Ты?! — удивилась она. — Почему так медленно плетешься? Почему одна? Я показала на свою правую ногу, перевязанную у щиколотки платком. — Разве ты не знаешь? Когда мы играли, я упала и разбила ногу. Мишель была славная девушка. Ей стало жаль меня, и она предложила: — Хочешь, помогу тебе? — Уж не собираешься ли ты предоставить в мое распоряжение свою спину? — Конечно, нет. Это невозможно… Но я могу взять тебя под руку. Что ты скажешь?.. Нет, нет, по-другому… Положи мне свою руку на плечо. Держись крепче, я обниму тебя за талию. Так тебе будет легче. Ну как? Меньше болит? Я послушалась Мишель, — действительно, идти стало легче. — Спасибо, Мишель, — улыбнулась я. — Ты замечательный товарищ! Немного погодя Мишель сказала: — А знаешь, Феридэ тоже влюбилась и делится с Мишель своими секретами. Я остановилась. — Ты это серьезно говоришь? — Ну да… — В таком случае отпусти меня. Немедленно! Я сказала это повелительным тоном командира, отдающего приказ. — Ах, большая глупышка! — засмеялась Мишель, не отпуская моей талии. — Неужели ты не понимаешь шуток? — Глупышка? Это почему же? — Неужто девочки не знают тебя? — Что ты хочешь этим сказать? — Да ведь все знают, что у тебя не может быть романов. Виданное ли дело — любовная интрижка у Чалыкушу! — Это почему же? Вы считаете меня некрасивой? — Нет. Почему некрасивой? Ты очень даже хорошенькая. Но ты ведь… глуповата… и неисправимо наивна. — Ты действительно так думаешь обо мне? — Не я одна, все так думают. Девочки говорят: «В любовных делах Чалыкушу настоящая gourde…» В турецком языке я не блистала. Но французское слово gourde мне было знакомо: «фляга», «кувшин», «баклажка», — словом, во всех значениях вещь мало поэтическая. К тому же нельзя сказать, чтобы моя плотная, приземистая фигура чем-то не напоминала один из подобных сосудов. Какой ужас, если вдобавок к «Чалыкушу» мне прилепят еще и прозвище «gourde»! Надо во что бы то ни стало спасать свою честь. И тут я положила голову на плечо Мишель — манера, заимствованная от моих подруг, — потом, бросив на нее многозначительный взгляд, печально улыбнулась. — Ну что ж, можете так думать… Мишель остановилась и изумленно глянула на меня. |