Онлайн книга «Королек - птичка певчая»
Мюдюр-эфенди отнесся к моей просьбе недоверчиво. Он принялся меня допрашивать, задавать вопросы о моей семье. Я уже отчаялась уговорить его. Наконец, не поднимаясь со стула, заведующий крикнул: — Шахаб-эфенди!.. В дверях канцелярии показался молодой человек с болезненным лицом, худой и низкорослый. — Послушай, Шахаб-эфенди… Отведи эту девушку к себе в канцелярию. Она хочет поехать учительницей в Анатолию. Напиши черновик прошения и принеси его мне. Я уже считала свое дело почти улаженным. Мне хотелось кинуться заведующему на шею и поцеловать седую сторону его бородки. В канцелярии Шахаб-эфенди посадил меня перед столом, на котором творился невообразимый беспорядок, и начал задавать вопросы, что-то записывая. Одет он был очень бедно. Его лицо выражало робость, почти испуг; когда он поднимал на меня глаза, чтобы задать вопрос, у него подрагивали даже ресницы. У окна стояли два пожилых секретаря и о чем-то тихо переговаривались, изредка поглядывая в нашу сторону. Вдруг один из них сказал: — Шахаб, дитя мое, ты сегодня слишком переутомился. Давай-ка мы займемся этим прошением. Я не удержалась, чтобы не вмешаться. Настроение у меня немного поднялось, я расхрабрилась и сказала: — Подумать только, какую трогательную заботу проявляют в этом учреждении друг о друге товарищи! Вероятно, мне не следовало говорить так, потому что Шахаб-эфенди покраснел как рак и еще ниже опустил голову. Может быть, я сказала какую-нибудь глупость? Секретари у окна захихикали. Я не расслышала их слов, но одна фраза долетела до меня: «Госпожа учительница весьма бывалая и проницательная…» Что хотели сказать эти господа? Что они имели в виду? Черновик прошения неоднократно побывал у заведующего и каждый раз возвращался назад в канцелярию, испещренный многочисленными красными пометками и кляксами. Наконец все было переписало начисто. — Ну, пока ты свободна, дочь моя, — сказал мюдюр-эфенди. — Да поможет тебе аллах. Я же тебе помогу, насколько это будет в моих силах. Больше я не осмелилась спрашивать, так как в кабинете заведующего были другие посетители. Очутившись за дверью, я не знала, куда мне идти с этой бумагой и что говорить. В надежде опять увидеть Наимэ-ходжаным я огляделась и тут заметила Шахаба-эфенди. Маленький секретарь ждал кого-то у лестницы. Встретившись со мной взглядом, он робко опустил голову. Мне показалось, что он хочет что-то сказать, но не осмеливается. Я остановилась перед ним. — Простите меня, я и так причинила вам много хлопот, эфендим. Но не откажите в любезности сказать, куда мне это теперь отнести? Продолжая глядеть в пол, Шахаб-эфенди сказал дрожащим, слабым голосом, словно молил о какой-то великой милости: — Проследить за ходом дела — вещь трудная, хемшире-ханым [29] . Если позволите, прошением займется ваш покорный слуга. Сами не беспокойтесь. Только изредка наведывайтесь в канцелярию. — Когда же мне прийти? — спросила я. — Дня через два-три. Я приуныла, услышав, что дело так затянется. Эти «два-три дня» растянулись на целый месяц. Если бы не старания бедного Шахаба-эфенди, они длились бы еще бог знает сколько. Пусть не согласятся со мной, но я должна сказать, что и среди мужчин встречаются очень порядочные, отзывчивые люди. Как забыть добро, которое сделал мне этот юноша? Шахаб-эфенди кидался ко мне, едва я появлялась в дверях. Он ждал меня на лестничных площадках. Видя, как он бегает с моими бумагами по всему министерству, я готова была провалиться от стыда сквозь землю и не знала, как мне его благодарить. Однажды я заметила, что шея секретаря повязана платком. Разговаривая со мной, он глухо кашлял, голос его срывался. — Вы больны? — спросила я. — Разве можно в таком состоянии выходить на работу? — Я знал, что вы сегодня придете за ответом. Я невольно улыбнулась: могло ли это быть причиной? Шахаб-эфенди продолжал хриплым голосом: — Конечно, есть и другие дела. Вы ведь знаете, открыли новую школу… — Вы меня чем-нибудь обрадуете? — Не знаю. Ваши документы у генерального директора. Он сказал, чтобы вы зашли к нему, когда изволите сюда пожаловать… Генеральный директор носил темные очки, которые делали его хмурое лицо еще более мрачным. Перед ним лежала гора бумаг. Он брал по одной, подписывал и швырял на пол. Седоусый секретарь подбирал их, наклоняясь и выпрямляясь, точно совершал намаз. — Эфендим, — робко выговорила я, — вы приказали мне явиться… Не глядя на меня, директор грубо ответил: — Потерпи, ханым. Не видишь разве?.. Седоусый секретарь грозно сдвинул брови, взглядом давая понять, чтобы я обождала. Я поняла, что совершила оплошность, попятилась назад и остановилась возле ширмы. Покончив с бумагами, генеральный директор снял очки и, протирая стекла платком, наконец произнес: — Ваше ходатайство отклонено. Выслуга лет вашего супруга не составляет тридцати… — Моего супруга, эфендим? — удивилась я. — Это какая-то ошибка… — Разве ты не Хайрие-ханым? — Нет. Я Феридэ, эфендим… — Какая Феридэ? А, вспомнил… К сожалению, и ваше тоже. Ваша школа, кажется, не опробирована министерством. С таким дипломом мы не можем предоставить вам должность. — Вот как… Что же со мной будет? Эта бессмысленная фраза как-то невольно сорвалась с моих губ. Генеральный директор вновь водрузил на нос очки и язвительно сказал: — С вашего позволения, об этом вы уж сами позаботьтесь. У нас и без того масса дел. Если мы еще будем думать о вас, что тогда получится? Это была одна из самых горьких минут в моей жизни. Да что же теперь со мной будет? Плохо ли, хорошо ли, но я старалась, училась много лет. Пусть я молода, но ведь я согласна поехать в далекие края, на чужбину, и вот меня прогоняют. Что же делать? Вернуться в дом тетки? Нет, лучше умереть! Потеряв всякую надежду, я опять кинулась к заведующему с волшебной бородой. — Бей-эфенди, — стиснув зубы, чтобы не разреветься, пролепетала я, — говорят, мой диплом негоден… Что мне теперь делать? |