Книга Око Гора, страница 61 – Кэрол Терстон

– Писать стихи – удел тех, кому нечем заняться, или человека, опьяненного любовью.

– Мой отец говорит, что человек, не дающий своему ка говорить, – либо трус, либо стыдится того, что у него на сердце, но я-то знаю, что ты не таков.

– Возможно, твоему ка рассказали не всю правду. – Тули спрыгнул и сел на задние лапы, умоляя меня сменить тон.

– Если я не могу винить свой ка в том, что говорю или делаю, почему я буду винить тех, кто объясняет что-то мне? – Асет наклонила голову в сторону Тули, а на губах у нее промелькнула озорная улыбка.

– Тули сейчас стихи пишет? – поинтересовался я.

Будто бы порыв ветра потушил пламя в лампе – голубые глаза Асет потемнели, она щелкнула пальцами, подзывая собаку к себе.

– Он показывает, что любит меня, другими способами. Даже если я его огорчаю. Мне просто непонятно, почему ты не хочешь изучать человеческие чувства, как изучаешь тела.

– Мне нелегко сочинять цветистые фразы.

– Даже когда ты был зеленым юнцом и восхищался спелыми грудями какой-нибудь девчонки? Расскажи мне тогда, почему из-за грусти, которую я испытываю, когда разочаровываю отца, у меня на глазах возникают слезы? Почему у меня шумит в ушах, когда я остаюсь одна в темноте? Почему краснеют и горят щеки, когда я стыжусь того, что сказала? – Асет, словно катящийся под гору камень, не может остановиться, пока не дойдет донизу.

– Возможно, все это – знаки, которые посылает твоя тезка, чтобы дать тебе понять, что приглядывает за тобой, – предположил я, ибо другого ответа у меня не было.

– Ты несерьезно относишься к моим вопросам? – Улыбнуться я не осмелился и просто покачал головой. – Если, как ты говоришь, между знанием и верой есть разница и дорога в вечность – это знание, открытые глаза, то отказываться от вопросов – значит закрывать глаза. А жрецы ничего не ставят под вопрос, хотя и поклоняются солнцу, источнику света и жизни.

Богословские доводы я всегда узнаю.

– Так в этом дело – ты скучаешь по отцу?

Асет теребила ухо Тули.

– Разумеется, я по нему скучаю, но…

– Тогда поразмысли над этим, может, удастся найти причину шума в ушах. А что касается стихов, я попробую что-нибудь сочинить, если ты наберешься терпения и постараешься меня научить. – Если она беспокоится, что я вдруг перестану относиться к ней с нежностью, я напишу ей столько стихов, сколько она захочет, пусть даже они будут неуклюжими. А если ее беспокоит что-то другое, у нее, по меньшей мере, будет причина обратиться ко мне.

– Давай возьмем одну и ту же тему, – предложила Асет.

– И прочтем потом друг другу свои стихи, – добавил я. – Тогда ты сможешь научить меня на примере.

У нее в горле раздалось счастливое журчание.

– О чем будем писать?

– М-м, дай подумать. Например… о возможности.

– О возможности? Мне нравится. – Она распрямила ноги и соскользнула с лежанки, скинув Тули на пол. Но, коснувшись босыми ногами холодной плитки, Асет застыла, а пес выбежал в дверь.

– Оставь свиток, я позабочусь, чтобы он попал к твоему отцу, – сказал я, не обращая внимание на то, что она босиком. – Но мне понадобится несколько дней. Я не такой быстрый, как ты.

День 4-й, второй месяц половодья

Животворящие воды Матери Реки поднимаются быстро, как никогда, и у всех у нас появляются нелегкие предчувствия. В чем бы ни заключалась причина, над городом ядовитыми миазмами висит мерзкий запах падали, распространяющийся от горы трупов, растущей возле Дома Украшения. Куда бы я ни пришел, везде приходится жечь серу, чтобы изгнать дух умерших, а вместе с ним и крыс, поселившихся в этих жалких лачугах. Для тех, кто все равно умрет, несмотря ни на какие лекарства, я зажигаю благовония и пробуждаю богиню: О, Исида, великая волшебница, избавь меня от всего плохого, злого и грязного. От болезни, насланной богом или богиней, от мертвого или мертвой, от врага пола мужского или женского, как ты избавила сына своего Гора.

В последнее время я иногда поднимаю взгляд и вижу Асет, ее белая ночная рубашка еще колышется у лодыжек, и холодные пальцы страха сдавливают мне сердце, словно она привидение, посланное богами, чтобы истязать меня.

– Я подумала, что пора прочесть друг другу стихи, – сказала она в этот раз.

Я пригласил ее сесть на лежанку и подождал, когда к ней запрыгнет Тули.

– Может, я начну, – предложил я, роясь в листах, разбросанных на столе, – потому что мои ничтожные старания после твоих стихов будут звучать еще хуже.

Асет кивнула, подбадривая меня, я набрал в легкие воздуха и начал:

– Словно ребенок во чреве матери, я вместе с тобой, но не среди тебя. Я вода, журчащая в ручье. Я смех в двух кувшинах красного вина. Головастик в мелком пруду слез, выплаканных богиней. Я всегда был здесь, я ребенок среди молчаливых вещей, так как я воплощаю возможность.

Я смотрел в папирус и ждал, что Асет рассмеется, снисходительно или жалея меня, – но только не тишины я ждал. Наконец любопытство заставило меня поднять взгляд, и я заметил, что девочка настолько поглощена собственным стихотворением, что моего даже и не слышала.

– Я же говорил, у меня нет поэтического таланта, – вымолвил я, чтобы оправдать свои жалкие потуги. – Я просто попытался описать то, чем интересовался, когда был еще мальчиком, о чем я забыл и что открыл заново вместе с тобой.

Асет озадаченно посмотрела на меня:

– Я не… о чем ты?

– Боги подарили мне редкую и ценную возможность снова увидеть мир глазами ребенка.

– Моими? – Я кивнул. – Правда?

– Правда, – ответил я, чем вызвал ее великолепную улыбку, которую считаю огромнейшим чудом, так как даже и представить не могу, откуда исходит этот свет, уж не говоря о том, почему он так на меня действует.

– Должно быть, это потому, что наши мысли идут в одном направлении. – Асет была слишком взволнована и не могла усидеть на месте, вскочила с лежанки и подошла ко мне. – Я боялась, что если скажу, насколько сильно мне понравилось твое стихотворение, получится, что я хвалю себя, потому что мое слишком похоже на твое. Прочти еще раз.

Я выполнил ее просьбу, а когда остановился, продолжила Асет:

– Я слово, до того, как оно произнесено. Я мысль и желание. Идея. Предвестник неосуществимой мечты. Я не знаю конца, поскольку у меня нет начала. Потому что я – возможность.

День 21-й, третий месяц половодья

Только в хранилищах, построенных по приказу Рамоса вдалеке от реки, осталось зерно, которое еще можно есть. Все остальное, даже кукурузу и чечевицу, хранившиеся в царских кладовых, либо снесло неистовым течением, либо затопило илом, – и это подпитывало слухи о том, что Фараон разгневал богов, отказавшись назвать своего преемника. Но так же, как разлившаяся река ограбила землю, земля в свою очередь ограбит реку, этот нескончаемый цикл повторяется между звездами с луной и солнцем, которые крадут друг у друга место на небе. Интересно, чья земная звезда поднимется теперь, чтобы занять место Паранефера? Разумеется, это скажет больше слухов о том, кто отправил Верховного Жреца в подземное жилище тьмы.