Книга Ричард Длинные Руки - король, страница 24 – Гай Юлий Орловский

– Я не настолько хитрый, – ответил я сердито. – Это уже не хитрость, а обман. А обманывать я не стану даже противника. У нас, доминантов, есть собственная гордость, на буржуев смотрим свысока.

– В самом деле не станете?

– Только в исключительных случаях, – ответил я с достоинством. – Если это принесет пользу!

– Ах так, – ответила она, – тогда точно обманывать не станете. Хотя это называется обманом внизу, а в верхних кругах это уже политика…

– Правда? – спросил я наивно. – Ну, мне проще, я человек меча и топора, а также копья и прочих необходимых для жизни инструментов.

– Пока их придется оставить, – произнесла она все так же серьезно, даже не знаю, уловила по моему тону, что это я так острю, или же решила, что я такой и есть, каким прикидываюсь. – Завтра у вас большой прием…

– А это что?

– Пир, – объяснила она, – по случаю вашего возвращения. А на приеме будут ваши любимцы граф Максимиллиан и барон Норберт, а также те, кто сейчас далеко за городом. Не вся же армия смогла поместиться в его стенах!

– Хорошо, – пробормотал я. – Хорошо, ваше высочество, все исполню.

Она в изумлении вскинула длиннющие ресницы.

– Я что-то не так сказала?

– Все так, – заверил я. – Настолько все безукоризненно, что вот прям руки чешутся…

– Так почешите, – посоветовала она. – Но чуть-чуть, а то государь с расчесанными как-то смотрится не совсем… государственно.

– Понимаю, – сказал я тоскливо. – Сразу скажут, руки по локоть в крови невинных младенцев. У нас все, что можно истолковать в худшую сторону, истолкуют обязательно… в самую худшую. А потом еще что-то и домыслят. Вам хорошо, про вас так не скажут!.. Даже если лично взрежете животы всем девственницам королевства.

Она поморщилась.

– Какие гадости говорите… Зачем мне это понадобилось бы?

– А кто вас знает, – ответил я грустно, – женщины непредсказуемы. Я вообще-то и сам планировал заскочить в Ирам, а теперь вот…

– И что, – поинтересовалась она с интересом, – в самом деле передумали?

– Вы меня переубедили, – заявил я.

Она изумилась.

– Переубедила? В чем?

– Во всем, – сказал я решительно. – Все мои базовые ценности отменили разом и так бесповоротно, что как дальше жить… не подскажете?

– Прятаться за иронией, – сказала она, – привычка слабых. У них это защитная реакция. Но вы разве слабый?

– Еще какой, – заверил я. – Вы даже не представляете! Просто другие еще слабее, так что я на их фоне как бы орел и лев, но вы же видите, что я пушистый зайчик?

Она не дала столкнуть себя на обсуждение личных достоинств, спросила деловито:

– А что в Ираме?

– Любезный и неглупый король Иоганн-Георг Гехинген, – ответил я послушно, – при нем злая и властолюбивая королева Бразельда. Но дура, раз уж поставила на Мунтвига. Еще двое сыновей, меня совершенно не интересуют, и сказочно прекрасная дочь Леонора.

Она перебила:

– А вот здесь подробнее.

– Зачем? – спросил я невинно.

– Это может быть подводным камнем, – объяснила она, – но может быть и якорем спасения. Женившись на Леоноре, вы упрочите…

– Спасибо, – прервал я. – И не надейтесь!.. Во-первых, она не в моем вкусе, во-вторых, несовершеннолетняя, хотя уже такая… что нет, лучше проеду мимо.

– Боитесь?

– Начнут предлагать в жены, – объяснил я, – на вырост! Не люблю отказывать.

– Почему? Король должен этому научиться с колыбели.

– Я что, рожден в королевской семье? Я прост, как голая обезьяна Дезмонда Моррисона, был такой великий лорд, не то отыскавший, не то создавший эту обезьяну. И вообще не решил, на женщине какого типа готов жениться. А вы решили?

– Я вообще не готова жениться на женщине, – отпарировала она.

Я продолжал подкладывать ей пирожные, сейчас, когда жрет, почти женщина, но есть в ней нечто таинственное, даже опасное, но замечаешь не сразу, остановленный холодным высокомерием на ее лице, ледяным спокойствием взгляда, расчетливостью каждого жеста и неторопливостью движений.

Ее взгляд слишком уж глубоко заглядывает в тайники моей необъятной души, и хотя она у меня вся сверкающая и чистая, но зато мозг лучше не показывать, там кора – лишь пенка на кипящем молоке инстинктов, стыдных желаний, страстей, злобы, похоти и почти всех семи смертных грехов, что уже известны этому миру, и двенадцати, известных только мне.

В ее глаза тоже лучше не смотреть слишком долго, зрачки становятся все шире, и вот уже падаешь в этот бездонный космос, где звезд не видно даже на краю вселенной.

– Ваше высочество? – спросила она несколько измененным голосом.

– Да так, – сказал я стесненно и отвел взгляд. – Показалось, что у вас ресница выпала. Или загнулась…

– Которая? – спросила она и посмотрела на меня прямо и бесхитростно.

Я стиснул челюсти, заставляя себя выстоять против ее странного влияния, указал взглядом на левый глаз.

– Вот там… в верхнем веке.

– Сумеете поправить? – спросила она деловито. – Или потом поручу фрейлинам?

Я пробормотал:

– Тогда не дергайтесь. У меня руки особенные, деликатные, привык коням ломать крестцы и смирять… ну, баядерок… Смотрите прямо, нет, только не на меня, умоляю!.. На кого-нибудь, кого не жалко. Вот та-а-а-ак… Все, поправил!.. Это вот толстое и загнутое просто зацепилось за соседнее коромысло. У вас они слишком длинные и пушистые.

Она кивнула.

– Я понимаю, это не комплимент.

– Конечно, – заверил я. – Чтоб я да говорил вам комплименты? Да ни за что в жизни!.. Вы настолько совершенны, ваше высочество, что любые комплименты для вас будут лишь оскорблением.

Она задумалась, пытаясь осмыслить мои умности, я в них настолько хорош, что часто сам не понимаю, что сморозил, но главное, чтобы звучало красиво, для демократа обертка всегда важнее смысла, а мы все идем к победе демократии, только никто о грядущем ужасе еще не знает.

Поздно ночью, вытолкав лордов в коридор, я лег в холодную и пустую постель, где вспомнил со злой иронией, как в Храме мечтал, что, когда доберусь до Генгаузгуза, перетаскаю в постель всех баб, что попадутся в поле зрения.

Сейчас же, увы, даже теплая и мягкая Джоанна хоть и в соседнем крыле, но недосягаема, как и все остальные.

Нужно дождаться утра, провести большой прием по случаю моего возвращения, съедутся лорды не только Генгаузгуза, но и ближайших владений, Альбрехт не зря весьма настойчиво напомнил, что все должны увидеть меня в блеске грозной славы, а то пошли всякие разные слухи…