Книга Эскапада, страница 2 – Уолтер Саттертуэйт

— Мастерство.

Он был прекрасным водителем. Лучше меня, хотя я тоже не промах. Но с меня хватило.

Я вздохнул. Потом выдохнул. И сказал:

— Ладно, Гарри. Остановите машину.

Он повернулся и нахмурился.

— Что?

— Машину. Остановите. Сейчас же!

В его глазах появилось сердитое выражение.

— Вы хотите, чтобы я остановил машину?

— Немедленно.

— Но…

— Немедленно.

Он остановил машину и взглянул на меня, все еще хмурясь.

Я схватил шляпу с заднего сиденья. Открыл дверцу, вылез под дождь и захлопнул за собой дверцу. Напялил шляпу. Поднял воротник пальто, застегнулся на все пуговицы, затянул пояс и зашагал в обратном направлении.

Дождь был не такой сильный, как казалось в машине, мчащейся со скоростью шестьдесят миль в час. Но он был мокрый, каким обычно бывает дождь, и к тому же холодный. Было, наверное, что-нибудь около сорока градусов [3] с небольшим. И это в августе. Как хорошо бывает в Англии летом.

Я услышал, как сзади подъехала машина.

— Фил?

Машина шла задом. Он опустил стекло и перегнулся через борт, чтобы со мной поговорить. Дождь колотил по кожаным сиденьям, но ему как будто было все равно — ни малейшего беспокойства. Если сиденья испортятся, он купит лорду Эндоверу новую машину. Он может себе это позволить.

Я все это увидел, даже не взглянув на него. Периферийное зрение. Я все шел, а он все ехал. Машина держалась от меня на одном расстоянии, футах в двух. Он прекрасно вел машину, даже задом.

— Фил? Вы куда?

Я на него даже не взглянул.

— Обратно в Нью-Йорк.

— А как же работа?

— Мне с ней не справиться, если мы оба умрем.

— А как же Бесс? Что я скажу Бесс?

Бесс — его жена. Именно ей пришло в голову меня нанять.

— Говорите что хотите, — сказал я.

— Фил, — сказал он, — вы обиделись.

Гарри заявил это так, будто только что об этом догадался. Может, так оно и было. Он был одним из тех людей, кто искренне считает, что все от них в таком же восторге, как и они сами.

— Да, — признал я, по-прежнему не глядя на него.

— Почему бы вам не сесть за руль, Фил?

Я остановился, он — тоже. Я повернулся и глянул вниз, на него. С моей шляпы на туфли стекала вода. Он смотрел на меня через окно и моргал, когда дождь капал ему на лицо. Оно выражало искренность.

Гарри так и не извинился. Зачем? Ведь он не сделал ничего такого. Он всегда поступает правильно. Всегда. Но я обиделся, и он, поскольку я ему нравился, готов был меня ублажить. Это был щедрый человек.

Я невольно улыбнулся. Его самовлюбленность была настолько явной, что казалась даже наивной.

— Гарри, — сказал я, — ну вы и штучка.

Он улыбнулся своей широкой обаятельной улыбкой и кивнул. Он знал это и без меня.

Мы доехали до покрытой гравием дорожки, ведущей к Мейплуайту, около половины десятого вечера.

Дождь кончился, стемнело. Полная луна казалась серым размытым пятном на фоне темных облаков, посеребренных по краям ее светом. С обеих сторон к нам склонялись огромные темные деревья, настоящий лес — дубы, вязы и сосны. В воздухе пахло влажной землей и гниющими листьями. Дорожка петляла туда-сюда, как алиби жулика. На вершине холма деревья расступились, и мы неожиданно оказались над облаками, а не под ними. Они медленно плыли в лунном свете над нескончаемыми акрами парка.

Прямо перед нами вырос особняк, и облака вились вокруг его башен, подобно флагам.

Он был огромный и черный, как скала. Башни, по одной с каждой стороны здания, были выше, чем гигантские дубы-близнецы, растущие по бокам от входа. Освещенные окна представляли собой маленькие, узкие полоски, прорезанные в шероховатом камне.

Это было одно из тех мест, куда просто так, без приглашения, и даже с приглашением, не попадешь. Впрочем, я бы в любом случае не расстроился.

— Вот так громадина! — восхитился Великий человек.

— Ага, — согласился я.

— В тринадцатом веке построен. Норманнами. Гляньте на башни.

— Трудно не заметить.

Сбоку от здания виднелся каретный сарай: шиферная крыша, каменные стены, двойная широкая дверь. Перед ним — усыпанная гравием стоянка для машин с навесом от дождя. Там уже стояло шесть машин. Я вкатил «Лансию» и поставил ее рядом с элегантным «Роллс-ройсом».

Неохотно выключил зажигание. Вести такую громадную машину — сплошное удовольствие. Пару раз, невзирая на дождь, меня так и подбивало прибавить газу и посмотреть, на что она способна. Но Великому человеку я ничего не сказал.

Мы выбрались из машины, и я надел шляпу. Обошел машину и открыл багажник. Великий человек шел следом, потирая руки. Даже в полутьме я видел, что он улыбается. В предвкушении. Ему предстоял торжественный выход.

Он нетерпеливо махнул рукой в сторону багажника.

— Оставьте чемоданы, Фил, — сказал он. — О них позаботятся слуги.

— Зачем нам слуги?

Он был ниже меня почти на фут. Но плечи такие же широкие, как у меня, и он мог бы запросто поднять меня в воздух и держать столько, сколько заблагорассудится.

Это была даже не сила, хотя и ее хватало с избытком. А скорее упрямство — нежелание признать, что для него существует что-то невозможное.

Если он решил, что не желает сам нести чемодан, тут уж ничего не поделаешь. Оставалось только нести его самому, чтобы настоять на своем.

Он усмехнулся и хлопнул меня по плечу.

— Вы настоящий демократ, Фил. И настоящий американец. Это-то мне в вас и нравится. Да я и сам такой. — Он протянул руку и достал из багажника свой чемодан. Черная крокодиловая кожа с позолоченными бляшками. Такой, с каким ходят все настоящие американцы. Я сам ставил его чемодан в багажник, так что точно знал, что весит он фунтов пятьдесят. А он держал его так, будто он был набит воздушной кукурузой.

Я захлопнул багажник, и мы направились к массивной входной двери.

Над дверью горел электрический фонарь. Посередине двери торчала голова бронзового льва, жующего бронзовое кольцо. Великий человек взялся за него и сильно ударил о бронзовую пластину. Льву как будто было все равно.

Несколько минут мы стояли, слушая, как капли капают в лужи. Затем дверь распахнулась, и в пятне света возник дворецкий. Высокий, крупный, седой, лет за шестьдесят. Его круглое, типично английское лицо было красное, как у человека, который точно знает, где хранится вишневая наливка для хозяйских нужд. Он был весь в черном, с ног до головы. Если бы короли носили черное, они выглядели бы точно так же.