Книга Клоунада, страница 39 – Уолтер Саттертуэйт

Может, он ударился головой. И утонул. Может, он уже мертв.

А может, он ждет, когда я зажгу спичку.

Спичек у меня не было, но если бы и были, я не стал бы их зажигать.

Я продолжал медленно отступать, стараясь не шуметь.

Впереди пятно света перестало колебаться. Затем оно снова двинулась, но уже в мою сторону. Самого Ледока я не видел, поскольку он находился за лампой.

Глупо. Он ведь не знал, что тут произошло. На моем месте мог быть тот плохой парень, который сейчас шел бы прямо к нему.

Я услышал, как Ледок позвал:

— Фил!

Я решил рискнуть. Поднял маленький пистолет и повернулся лицом к той части туннеля, где, по моим расчетам, находился неизвестный. Потом я слегка повернул голову в сторону Ледока и крикнул:

— Тихо!

Грохнул «Уэбли», и я услышал, как где-то совсем рядом по камню чиркнула пуля, на мгновение вспышка выстрела осветила неизвестного — он стоял метрах в трех от меня по пояс в мерзкой черной воде. С его лица и одежды стекала слизь. Я выстрелил.

Это был трудный выстрел для короткоствольного пистолета, и у меня оставалась всего одна пуля. Я знал, если промахнусь, мне конец. Он сориентируется по звуку и по вспышке моего выстрела и наверняка меня прикончит. К тому же у него осталось еще пять пуль.

Я услышал тяжелый, громкий всплеск. Услышал шипение — как будто воздуха, выходящего из заполняющихся нечистотами легких. Затем все смолкло.

Я положил пистолет в карман и снова двинулся в сторону Ледока.

— Надо пошевеливаться, Фил, — сказал Ледок. — Если другие слышали пальбу, они нагрянут очень скоро.

— Как отсюда выбраться?

— Кажется, мы подходим к одному из главных стволов туннеля. Там что впереди, свет?

Ледок оказался прав — вскоре мы оказались в более широком туннеле, чем тот, по которому шли. На сводчатых стенах горели лампы.

— Эй, там, привет! — крикнул по-английски чей-то жизнерадостный голос.

Я повернулся и увидел метрах в шести от нас большую лодку. Она была квадратная и напоминала баржу, больше метра в высоту, метров восемь в длину и два в ширину, с тупым металлическим носом — только-только чтобы проникнуть в туннель. Спереди и сзади горели рудничные лампы, а посередине за столом, на котором стояла плетеная корзина с разнообразной снедью, сидела пожилая пара — мужчина и женщина лет шестидесяти с небольшим. На обоих были приличные вечерние туалеты, включая затейливую шляпку — на женщине и цилиндр — на мужчине, и они оба сидели прямо. У мужчины было румяное лицо и густые седые усы, почти соприкасавшиеся с седыми подстриженными бакенбардами. За мужчиной и женщиной на корме лодки сидели еще двое мужчин в белых спецовках.

Пожилой человек жизнерадостно сказал:

— Вы что, ребята, заблудились? По-английски понимаете? Вас подвезти?

— Да-да, — сказал полковник Мирвезер, — запах отвратительный. Не стану с вами спорить. Но нам встречалось и похуже, правда, Мэвис?

— Пожалуй, да, — согласилась госпожа Мирвезер. Она повернулась к мужу и мило улыбнулась. — Та уборная на вокзале в Пондишери, [47] например.

— Ха! — воскликнул полковник Мирвезер, широко улыбаясь. — Ты права. — Он повернулся ко мне. — Вот где действительно клоака. Это еще розы в сравнении с тем, как воняло в сортире на вокзале в Пондишери. Что-то страшное. С нами был парнишка, младший офицер, забыл, как его звали…

— Уивер, — живо подсказала госпожа Мирвезер.

— Точно. Малый из Шропшира. Так он грохнулся в обморок еще в дверях. Так и не смог туда войти и валялся там на кафеле, как старый матрас. Понадобилось трое сипаев, [48] чтобы выволочь его на свежий воздух. Бедняга еще долго приходил в себя. — Он нахмурился и повернулся к жене. — А что с ним было потом, Мэвис? С этим Уивером?

— Подал в отставку, дорогой. Наверное, вернулся в свой Шропшир.

— Так-то вот. Никакой выдержки у бедняги. Учтите, против Шропшира я ничего не имею. По опыту знаю, таких слабаков можно ждать откуда угодно. Это чисто семейный бич. Какой-то дефект в этой, как ее, наследственности. Где угодно может случиться. Вы точно не хотите паштета? Чертовски вкусно.

— Нет, спасибо, — сказал я.

— Тогда еще бордо, господин Бомон?

— С удовольствием.

— А вы, господин Ледок?

— Буду признателен, полковник.

Полковник налил еще вина в наши хрустальные бокалы.

Лодка как будто появилась прямо из сказок «Тысяча и одна ночь», Мягкие сиденья обшиты плотным красным бархатом. Днище покрыто пушистым ковром. Все детали бронзовые, начищенные до матового блеска. Рудничные лампы бросают бледный свет на груду деликатесов, которые полковник с женой извлекли из плетеной корзинки и разложили на обтянутом кожей столе, — баночки с паштетом, головки сыра, маленькая баночка с икрой, бутылки с вином и булки.

Ледок объяснил мне, что такая лодка называется bateau-vanne. [49] Затем он повернулся к полковнику.

— А я думал, муниципалитет запретил подобные туры два года назад, после того как в канализационную систему стали сливать человеческие экскременты.

— Может быть, может быть, — сказал полковник. — Нам все устроил приятель, а его друг работает в военном министерстве. Мы с Мэвис всегда хотели попробовать. Понимаете, хотя я с полком был здесь во время войны, но пообещал Мэвис, что без нее сюда не сунусь. — Он улыбнулся жене, и она мило улыбнулась в ответ.

Мы медленно двигались по течению вдоль длинного сводчатого туннеля! Ламп на стенах прибавилось, они образовывали огромную гирлянду из световых пятен, уходивших, казалось, в бесконечность, причем число ламп удваивалось за счет их отражения в черной воде туннеля.

— Конечно, — сказал полковник, выставляя на стол бутылку вина. И постучал своим длинным костлявым пальцем по своему длинному костлявому носу, нависшему над густыми седыми усами. — Нюх у меня уже не тот, что был раньше. — Он намазал паштет на хлебную корку. — У Мэвис тоже. И все из-за карри, да, дорогая? И куриного виндалу, а?

При упоминании о курином виндалу Ледок взглянул на господина Мирвезера, поморщился, но тут же принял обычный вид.

Госпожа Мирвезер снова улыбнулась.

— Ерунда, Говард. Это от старости.