Книга Алиенист, страница 70 – Калеб Карр

– Он слишком легко сводит их вместе, – заметил Люциус, – но даже для неискушенного наблюдателя в этом сочетании явное несоответствие. Спорить готов, священник бы так и подумал.

– Дескать, одно другого стоит, – пояснил Маркус. – Здесь слышится явное осуждение, причем резкое.

– И здесь у нас загвоздка. – Крайцлер подошел к своему столу и взял в руки календарь – из тех, что с крестом на переплете. – 18 февраля он впервые встречает Джорджио Санторелли и, я подозреваю, – отнюдь не случайно. Обстоятельства заставляют меня предположить, что он искал похожего мальчика, причем именно в этот день. Следовательно, имеет смысл допустить, что Пепельная Среда важна для него. Больше того: пепел в сочетании с краской вызвал у него обостренную реакцию, в данном случае – вспышку раздражения. Можно предположить, что ему не понравилось одно то. что мальчик-проститутка намерен участвовать в христианском обряде, хотя, как отметил детектив-сержант, в тексте письма нет ни намека на уважение этого обряда. Напротив. До сего момента я не верил, что мы имеем дело с человеком, одержимым религиозной манией. У него полностью отсутствуют какие-либо евангелические либо мессианские мотивы, обычно характеризующие такие патологии, – даже в письме. И хотя моя уверенность в этом, признаюсь, несколько пошатнулась в связи с расписанием убийств, симптомы противоречивы. – Крайцлер углубился в календарь. – Значил бы что-нибудь тот день, когда убили Джорджио…

Мы понимали, о чем он. Последние изыскания Ласло обнаружили, что все даты убийств связаны с христианским календарем. 1 января – Обрезание Господне и Пир Дураков, 2 февраля – Очищение Девы Марии или Сретение; Али ибн-Гази был убит на Страстную Пятницу. При этом часть святых праздников обошлась без убийств – Богоявление, к примеру, или Пять ран Христовых 20 февраля. Но если бы и третьему марта, дню убийства Санторелли, сопутствовал христианский подтекст, мы бы могли с уверенностью говорить о религиозных мотивах. Однако подтекста не было.

– Может, вернуться к теории лунных циклов? – предположил Маркус; он имел в виду народную мудрость, которую мы уже неоднократно обсуждали: дескать, поведение нашего убийцы как-то связано с фазами луны, а потому он – истинный лунатик.

– Мне она по-прежнему не нравится, – махнул рукой Крайцлер, не отрываясь от календаря.

– Но Луна же связана со сдвигами в физиологии и поведении, – сказала Сара. – К примеру, многие женщины убеждены, что она контролирует менструальные циклы.

– А позывы нашего человека тоже подчиняются некоему циклу, – согласился Люциус.

– Ничего не имею против, – ответил Крайцлер. – Но, предположив такое недоказуемое астрологическое воздействие на психобиологию, мы совершенно уйдем от ритуального характера убийств. Признаю, заявленный каннибализм – новый и явный элемент этих ритуалов. Но зверский характер преступлений только усугубляется, и не нужно быть провидцем, чтобы предречь в ближайшем будущем своего рода крещендо, хотя в случае с ибн-Гази особых зверств не наблюдалось. Не ступил ли он на такую почву, которая пришлась ему не по нраву, что бы ни заявлял он в своем письме?

На какой-то миг беседа прервалась, и тут мне в голову пришло нечто.

– Крайцлер, – осторожно сказал я, стараясь не спугнуть мысль, – а давайте-ка на минутку предположим, что мы все же правы. Вы же сами сказали, что религиозный мотив силен.

Крайцлер обернулся ко мне, и я заметил в его глазах усталость.

– Можно и так, – ответил он.

– Тогда как насчет пары священников? Мы уже выяснили, что их поведение выглядит попыткой кого-то прикрыть. Так, может. – кого-то из их числа?

– Ах ты ж… – вырвалось у Люциуса. – Кого-то вроде того преподобного из Солт-Лейк-Сити, Джон?

– Именно, – ответил я. – Святой отец идет вразнос. Начинает вести другую, тайную жизнь. Представьте, что его настоятели как-то об этом прознают, но почему-то не могут его найти – может, он от них скрывается. Назревает повод для внушительного скандала. А учитывая, какую роль играют в жизни нашего города обе церкви, католическая и епископальная, вожди обоих конфессий могут легко убедить не только мэра, но и богатейших людей города помочь им в сокрытии таких деяний. Пока не разберутся с ними без огласки. – Я откинулся на спинку стула, гордясь своим вкладом, но ожидая, что скажет Крайцлер, не без трепета. Затянувшееся молчание вряд ли могло быть хорошим признаком, и я нервно добавил: – Это всего лишь предположение.

– Это чертовски правильное предположение! – внезапно объявил Маркус, с воодушевлением обрушив на стол карандаш, будто молоток судьи.

– И это может многое связать воедино, – добавила Сара. Крайцлер наконец отреагировал – медленным кивком.

– Может, – сказал он и вывел в центре доски НЕИЗВЕСТНЫЙ СВЯЩЕННИК? – Фрагменты прошлого, равно как и черты характера, выведенные нами, вполне могут подойти человеку в сутане… впрочем, как и любому другому. А сан предполагает симпатичную альтернативу религиозной мании. Может, так выражаются его личные конфликты – по графику, для него естественному и даже удобному. Более пристальное внимание к той паре священников, несомненно, прольет свет на искомый объект. – Крайцлер повернулся к нам. – И этим…

– Знаю, знаю, – поднял руку я. – Немедленно займутся детектив-сержанты и я.

– Как приятно, когда тебя понимают с полуслова, – хмыкнул Крайцлер.

Пока мы с Маркусом бегло обсуждали план совместных действий на ближайшие дни, Люциус вернулся к изучению письма.

– А следующая строка, – объявил он, – похоже, возвращает нас к садизму. Он решает выждать и встречает мальчика еще несколько раз перед тем, как убить его. Здесь снова очевидна игра, хотя он заранее предрешил ее конец. Для него это спорт, садистская охота.

– Да, боюсь, ничего нового в этой фразе для нас нет. Пока мы не дойдем до конца. – Крайцлер застучал мелком по доске. – «Это место» – единственное словосочетание, помимо «лжи», удостоившееся заглавных букв.

– Снова ненависть, – высказалась Сара. – Или непосредственно к «Парез-Холлу», или же к поведению, являющемуся для этого места нормой.

– Возможно, и к тому и к другому, – сказал Маркус. – Как бы там ни было, клиентура у этого заведения особенная: мужчины, тяготеющие к мальчикам, переодетым женщинами.

Крайцлер тем временем все постукивал мелком по квадратику ФОРМУЮЩЕЕ НАСИЛИЕ И/ИЛИ СЕКСУАЛЬНОЕ ДОМОГАТЕЛЬСТВО.

– Мы вернулись к корню проблемы, – сказал он. – Это не мужчина, который ненавидит детей вообще либо содомитов вообще. Это даже не мужчина, который ненавидит мальчиков-проституток, переодетых женщинами. Это мужчина, весьма привередливый в своих вкусах.

– Но вы по-прежнему считаете его содомитом, доктор? – спросила Сара.

– Лишь в том же смысле, в каком Лондонский Потрошитель может считаться бабником, – ответил Крайцлер. – Учитывая, что его жертвами были женщины. Это почти не важно, и письмо тому подтверждение. Он может быть содомитом, он может быть даже педофилом, но господствующее извращение у него – садизм, а насилие – куда более вероятная форма его интимных отношений с жертвой, нежели сексуальное или же любовное влечение. Он может не ощущать границы между сексом и насилием. И любые признаки наступающего полового возбуждения в его случае наверняка быстро перерастают в насилие. Такой шаблон, я уверен, установился сформировавшим его опытом. Антагонистом в этих начальных эпизодах, несомненно, являлся мужчина – вот что играет гораздо большую роль, нежели истинное мужеложство, когда он выбирает себе жертв.