Онлайн книга «Варшава и женщина»
Дома был отец. На кухне стояло ведро с водой. Мама посмотрела на Яся вопросительно. Ясь бегло поздоровался с Валерием и сказал виновато: – Я сегодня не смог… Я там одному морду набил… Мама, я завтра все достану! Умру, а достану! Муку, говорят, будут давать… Валерий выслушал рассказ сына и сказал: – Насчет Бортновского – правда. Немцы уже везде. С востока наступают русские, так что нам отходить некуда. Не сегодня – завтра сдадут и Варшаву… Ясь слушал и все шире открывал глаза. – Выходит, я зря этого типа измордовал? – Вовсе нет, – сказал Валерий. – Еще чего! Очень правильный поступок. Мама поставила на стол кашу без масла. Валерий вдруг усмехнулся и вытащил из кармана банку тушенки. За ужином отец сказал, что Мокотов, Черняков, Охота, Воля, Жолибож сильно разрушены. Горящие дома теперь даже и не тушат – нет воды. Люди перебираются в подвалы, спасаясь от бомбежек, но есть опасность затопления, поскольку ни одна нормальная канализация таких условий не выдержит. После ужина Ясь распахнул дверцы книжного шкафа, извлек с полок десяток любимых прежде книг и отнес их в кухню. – Мама! – сказал он громко. – Если потребуется, мало ли что, на растопку – бери эти. Мама с изумлением смотрела то на обложки, то на сына, охваченного непонятной яростью. – А что случилось? – спросила она осторожно. Ясь сел. Объяснил, глядя в пол: – Здесь все вранье. Я думал, если война – значит, сабля, пороховой погреб, лазутчики… а не бытовые неудобства. – Он поднял глаза и прибавил, уже не скрываясь: – Отключили воду, прорвет канализацию… Мама! Когда эта ерунда закончится? Мама вздохнула. Ясь встал и обнял ее. – Просто хочется, чтобы поскорее… Книги так и остались на кухне. * * * Двадцатого сентября отключили газ, и Ясь с отцом добыли из кладовки старый, в липкой пыли, примус. Вечером неожиданно явился Мариан. И не просто явился, а с дорогим гостинцем: куском говядины и мозговой костью. Бог ты мой, как он вошел, как метнул кепку на крюк вешалки, как вальяжно молвил маме: – Добрый вечер, пани Воеводская! Как уверенно пожал руку Валерию! Ясь обзавидовался. А когда молодой пан Баркевич королевским жестом выложил на стол говядину, повисла мертвая тишина. Мариан спросил небрежно: – Рассказать? Да уж конечно, многочасовое нудное выстаивание в очередях, которому подвергался Ясь, выглядело жалким бытовым неудобством в сравнении с марековскими похождениями. Складывалось впечатление, будто два друга живут в совершенно разных городах и стоят в абсолютно разных очередях. Мариан произвел сложную разведывательную операцию и не без помощи одной бывшей кассирши выяснил, что в лавке мясника Акулы (а еще спорят, встречаются ли на самом деле «говорящие фамилии») с утра будут продавать говядину. Какими-то своими неисповедимыми путями о том же проведало большое количество старух, и уже с вечера предыдущего дня они начали осаду мясной лавки. Мариан завоевал полное доверие старух и возглавил их. Был составлен список, помечены химическим карандашом номера на ладонях, организовано дежурство по графику и каждые два часа – поверка. Наутро армия Мариана, насчитывавшая сто двадцать две старухи, в полной боевой готовности стояла под дверью мясной лавки. Арьергард отбивался от посторонних, говоря, что ждут вовсе не мяса, а отрубей. Авангард с Марианом на острие готовился к штурму. В девять утра за дверью завозились, показался мясник Акула и молвил в щель, что никакой говядины нет и не предвидится. Старухи вспенились, как море, и Мариан ворвался в лавку. – А вот сейчас я тебя убью, – буднично сказал он мяснику Акуле. Акула вполне этому поверил. Он отступил к прилавку и схватился за нож. Мариан в ответ показал ему гранату. Тогда Акула обмяк и сдался. – Он пытался меня подкупить, чтобы я ушел, – хохотал Мариан, рассказывая. – Совал телячью ногу. Даже без денег! Я, конечно, ногу взял, а потом изловчился и пнул ногой дверь лавки. Дверь раскрылась. Я запустил старух и отдал им на разграбление территорию врага. Кстати, старухи умеют грабить не хуже ландскнехтов. – Ты мародер, – сказал Валерий. – Какой ужас! Но он смеялся – впервые за все это время и как бы через силу. * * * Затем события стали развиваться неудержимым обвалом: погасло электричество, замолчали телефоны и радио, прекратилась продажа продовольствия. (Преподаватель истории из гимназии номер 41, почтенный пан с бородкой и в пенсне, отрезал с помощью перочинного ножика кусок мяса у павшей лошади. Одна домохозяйка, заметив мальчика, несущего в сумке кусок хлеба, напала на ребенка и отобрала у него продукты – ее задержала полиция, причем грабительница не проявила никаких признаков раскаяния. Были известны и другие случаи). Ясь со Станеком четыре дня работали в госпитале – переносили раненых, возили в бочках воду. Грохот непрерывных обстрелов и бомбежек страшно надоел, но уже почти не пугал. Количество человеческой боли ошеломило сразу и навсегда; ни ужаса, ни сострадания Ясь не испытывал – сделался тупым и исполнительным. Вокруг все были такие. По вечерам раздавали паек – четвертушку хлеба и что-нибудь «дополнительное», например, кусок обветренной колбасы. Друзья заворачивали и прятали полученное под рубашку – несли домой. В два часа пополудни 27 сентября наступила внезапная и гробовая тишина. Обстрел прекратился, словно отрезанный ножом. Безмолвие застало Ярослава на берегу Вислы. За рекой удушливо дымилась Прага, однако по сравнению с тем, что делалось в Мокотове и на Воле, все это выглядело довольно вяло. Поначалу Ясь даже не сообразил, что такого случилось. Стоял возле бочки, которую должен был наполнить водой, и не понимал. Потом стремительно сменили друг друга последовательные предположения: 1. Конец света. 2. Я умер. 3. Я оглох. 4. Война кончилась. Последнее, наиболее желательное и, что лучше всего, наиболее вероятное, наполнило душу дурацким ликованием. Ясь страшно заорал и забегал вокруг бочки, торопясь поскорее вернуться в госпиталь и все как следует разузнать. В госпитале глупая радость сразу увяла. Теперь, когда вокруг не стреляли, стоны и глухие разговоры стали слышны и отчетливы, и Ясь вдруг обнаружил себя погруженным в тусклый мир безнадежного, вечно длящегося страдания. – Война кончилась! – сказал он какому-то санитару в грязном халате. Санитар хмуро ответил: – Чему радуешься, сопляк? Немцы! Победили немцы. Варшава капитулировала. Но как же так?.. Мы ведь побеждали?.. Невзирая на полную боеспособность польских войск, командование и Гражданский комитет приняли нелегкое решение сдать столицу. Ввиду полной дезорганизации городской жизни, сопротивление было признано невозможным. Все это, написанное черным по белому, Ясь прочитал вечером на стене дома, в котором жил. Медленно поднялся по лестнице, отдал маме госпитальный паек. Сказал в пространство: |