Онлайн книга «Падение Софии»
— Нет, — сказал я. — Никаких шуток. Это Свинчаткин, и он готов сдаться. Он не будет оказывать сопротивления. — Не буду! — вставил Матвей и сошел вниз по ступенькам. — Кроме того, у нас имеются новые данные по этому делу… И в самом деле, снимите наконец с Безценного эти наручники. — Он арестован, — сказал Порскин. — Я не имею права возить с собой арестанта без наручников. С этими словами он вынул из кармана ключ и освободил Витольда. Витольд тотчас же сунул руки в карманы. Он старался не смотреть в мою сторону. Я тоже избегал встречаться с ним глазами. — Давайте пройдем в мой кабинет, — предложил я. — У нас имеется пара интересных улик. Я заранее приготовил бумаги, которыми намеревался поразить Порскина в самое сердце. Тот уселся на свое «обычное» место, где сиживал не раз, проводя допросы в моем доме. — Помните, мы утверждали, что покойная Анна Николаевна взяла с собой в театр полевые дневники одной экспедиции? — начал я. Порскин сложил руки поверх своей закрытой кожаной папки. Он не спешил раскрывать ее, брать бумагу и карандаш. Он просто сидел и слушал. — Вы еще уверяли, что это невозможно. А когда и тетради этой в ложе не нашли, сочли наш рассказ пустой выдумкой. Помните? — наседал я. — Я хорошо помню каждое мое слово, — ответил Порскин усталым тоном. — Давайте ближе к делу. — Вот эта тетрадь, — сказал я, торжествуя, и продемонстрировал ему обложку с бантом. Порскин порозовел и жадно схватил тетрадку. Он пролистал ее, пробежал глазами несколько страниц. Мы трое наблюдали за ним: Витольд — хмуро, я — предвкушая, а Матвей — с нескрываемым торжеством. Наконец Порскин положил тетрадь на стол. — Вы доказали мне, что данный предмет действительно существует. Но как он связан с убийством? Я поднял руку и щелкнул пальцами. Если бы я был факиром, то в комнате мгновенно материализовался бы Беляков. Увы, такое невозможно, поэтому мне пришлось просить Витольда, чтобы тот сходил и разыскал Мурина. Мы сидели и ждали Мурина. Порскин постукивал пальцами по своей папке. Следует отдать ему должное, он тоже не вел себя как персонаж из фильма, не произносил фраз, вроде: «Мы здесь попусту теряем время» или: «Позовете, когда будете готовы». Он просто сидел, расслабившись, и ожидал продолжения. Мурин был доставлен минут через десять. Он выглядел заспанным. — Сергей, — произнес я, — сними опять доски с двери сарая и приведи сюда человека, который там заперт. — Я повернулся к Порскину. — Попросите жандармских солдат сопровождать моего дворника, потому что тот, запертый человек, — он очень опасен. — А кто он? — спросил Порскин после того, как Мурин и оба солдата удалились. — Запертый-то? — Я улыбнулся. — Это наш свидетель. — Я все вот над чем раздумываю, — заговорил Порскин. — Матвей Свинчаткин, как я понимаю, согласился добровольно сдаться правосудию. Для меня это очень кстати… Но по какой, собственно, причине Свинчаткин принял такое решение? Не для того же, чтобы освободить господина Безценного, который, во-первых, проходит по совершенно другому делу, а во-вторых, возможно, все-таки виновен? — Пока Мурин отдирает доски от сарая, — сказал я, — ознакомьтесь вот с чем. И вручил ему листки, источающие резкий запах кофейных зерен. Порскин послушно взял листки и принялся читать. — Что это? — спросил он вдруг, подняв голову. — Вы внимательно читали? — осведомился Матвей. — Это письма. С Фольды. Писал некий Захария Беляков своему сообщнику на Земле. Там, кажется, черным по белому сказано, с какой целью Беляков намеревался привезти на Землю три десятка фольдов. Вы это прочли? — Да, — сказал Порскин. И посмотрел на меня совершенно новым взглядом, отчужденным и враждебным. — Стало быть, вы, господин Городинцев… — Не он, — подал голос Витольд. — Вы не поняли, господин Порскин. Это его дядя, покойный Кузьма Кузьмич. — А вы-то откуда знаете? — Впервые за это время я прямо заговорил с Витольдом. — Я сам узнал только вчера. — Мне Матвей Сократович рассказал… еще тогда, в первый раз, — ответил Витольд. — И вы от меня утаили! — упрекнул я. — Не хотел вас огорчать, — объяснил Витольд. — Думал, может, все еще обойдется. Порскин с интересом наблюдал за нами. — Понятно, понятно, — промолвил следователь. — Покойный Кузьма Кузьмич Городинцев вступил в сговор с ныне здравствующим Захарией Беляковым, чтобы устроить небольшое доходное дельце с торговлей рабами. Умно… И письма вполне это доказывают. Их еще можно будет проверить, но я уже сейчас вижу, что они подлинные. — Да, — сказал Матвей. — Именно. Доказывают. А я был свидетелем всему, что произошло на Фольде и потом, на корабле. — Вы? Но ваши показания, мягко говоря, будут под вопросом, поскольку дальнейшие ваши поступки… — Мои дальнейшие поступки являются логическим следствием поступков Захарии Белякова, — резко оборвал Матвей. — Нам осталось лишь найти и допросить этого Захарию Белякова, — заметил следователь, — чтобы картинка окончательно прояснилась. А на поиски может уйти немало времени и… Я опять щелкнул пальцами, и на сей раз все получилось: как по магическому мановению, дверь отворилась, и в комнату вошел Захария Беляков, а с ним — Мурин и двое жандармских солдат. * * * Беляков был бледный, с посиневшими губами. Челюсть у него подергивалась. — По-под ут-тро от-топление вы-вы-вы… — проговорил Мурин. — О-он ч-чуть д-дуба не д-дал. Он показал пальцем на Белякова и быстро вышел из комнаты. — Вот и хорошо, — одобрил Матвей. — Меньше рыпаться будет. А то очень шустрым себя вчера явил. Презренье свое мне показывал. Беляков молча опустился на стул, с которого встал я. — Принесите ему, Безценный, какое-нибудь одеяло согреться, — попросил следователь своего арестанта как ни в чем не бывало. — И, может быть, питья горячего… Мы подождем. Витольд кивнул и скоро возвратился с колючим шерстяным пледом. — Макрина уже тащит сюда самовар, — сообщил он, бросая плед Белякову. Тот не сумел поймать окоченевшими пальцами, и плед упал на пол. Беляков нагнулся, подобрал плед, закутался. Постепенно дрожь перестала сотрясать его. Явилась Макрина, действительно с самоваром. Водрузила его на стол. Затем доставила чашки. Все это напоминало какую-то затянувшуюся, старомодную комедию положений, над которой никому больше не хочется смеяться. Макрина посматривала на Витольда с испугом. Казалось, она боялась, что сейчас Витольд проявит маниакальную сущность и кого-нибудь убьет. («Мне все его лик чудился, будто бы злобой искаженный, — признавалась она потом Планиде. — Так и мнится, что вот-вот оскалит зубы или еще что похуже вытворит…») |