Книга Падение Софии, страница 97 – Елена Хаецкая

Наконец Харитин вздрогнул в последний раз, помедлил и сполз с неподвижного тела Полин. Соня присела рядом на корточки, коснулась его лица.

— Харитин, — позвала она.

— Это мое имя? — спросил он.

— Тебе нравится?

— А тебе нравится? — переспросил он.

— Да. Харитин. Я буду так тебя называть.

— А ты?

— Я — Соня.

Он посмотрел на неподвижное тело.

— А она?

— Разве она имеет значение? — удивилась Соня.

— Во мне ее кровь, — объяснил Харитин. — Я живу ее жизнь.

— Ее звали Полин, — сказала Соня.

Харитин нежно потерся о Сонино плечо щекой.

— Я теперь долго буду сыт.

Соня не ответила. Странно, что она не колебалась, когда привела Полин на убой. И еще странно, что эта смерть, произошедшая у нее на глазах, не оставила никакого следа в ее душе. Может быть, это потому, что Соня слишком часто видела мертвецки пьяных людей и привыкла к тому, что жизнь ровным счетом ничего не стоит. Многие друзья отца, да и сам отец, превращались в мертвецов, а потом воскресали, но воскресали лишь для того, чтобы снова умереть. Они проделывали это много раз, и ни в одном из своих состояний не представляли собой ничего доброго или полезного.

— Нужно вытащить отсюда тело и бросить в реку, — сказала Соня.

— Зачем? — удивился Харитин.

— Чтобы покончить с ним… с ней. С Полин.

Харитин больше ни о чем не спрашивал. Он встал на ноги и приблизился к выходу из пещеры. При ходьбе он кособочился — держал одно плечо чуть выше другого. Но в каждом его движении была странная, завораживающая грация, и Соня, наблюдая за ним, чувствовала, как сладкое тепло разливается по ее груди и животу.

Харитин осторожно выглянул наружу и сразу отпрянул в полумрак пещеры.

— Там слишком ярко, — пробормотал он.

— Там ясный день, солнце, — объяснила Соня.

— Жжет, — сказал Харитин.

— Ты боишься солнечного света?

Харитин пожал плечами.

— Многие боятся, — неопределенно ответил он.

Соня по-прежнему сидела на камнях, рядом с неподвижной Полин.

— Откуда ты взялся такой, Харитин? — спросила она тихо. — Откуда ты пришел?

Он не мог ей объяснить. Ему не хватало для этого слов. Но не только обычных слов, из обыденного русского языка, — этих слов не нашлось ни в одном из существующих языков. Наверное, не было их и в языках несуществующих.

Хотя он пытался. И при первой их встрече, и потом, спустя много лет.

Мир Харитина был сумеречным, серым. Там различались мириады оттенков серого — гораздо больше, чем в состоянии улавливать человеческий глаз. В мире Харитина обычные люди оставались невидимками — слюдяные тени, проходящие сквозь пространство и время без всякого ощутимого следа.

В пещере имелось странное место, где сумерки смыкались с тьмой. Там очутился Харитин, в мире, где тонкие оттенки серого были заменены цветовыми пятнами; он очутился в мире плоском, чересчур ярком, чересчур грубом.

Он забрал жизнь у молодой женщины, чтобы начать жить в этом плоском, грубом мире.

* * *

Соня явилась в дом княжны под вечер. Ее привел молодой человек, похожий на поэта и на калеку. Княжна, рыдая, покачивалась в саду на плетеном кресле-качалке. Те приживалки, что отгоняли от нее мух и стояли у нее за спиной, держались сонно и равнодушно (им надоела вся эта история с новой воспитанницей); те же, что оставались в поле зрения княжны, наперебой совали ей батистовые носовые платки, роняли слезы и поминутно бегали за успокоительным отваром.

Неонилла Павловна находилась в своей комнате и там, опоенная успокоительными отварами, мирно спала.

— Ведут! Ведут! — курлыканье птичьей стаи неслось впереди Сони, медленно шагавшей по дорожке сада. Харитин держал ее под локоть.

— Ведут, княжна-матушка, голубушка-благодетельница, ведут, нашу бедочку, ведут, сиротиночку!

— Ведут!..

Соня остановилась перед старушкой-княжной и вдруг увидела ее совершенно другими глазами. Как будто ей отворили новое зрение, сумеречное, когда из мириадов оттенков серого складывается истинный облик людей и вещей.

Слезы высохли на глазах старушки Мышецкой, она приподнялась в креслах, задрожала и снова обрушилась на подушки. А Соне в этот миг казалось, что она читает всякую мысль княжны, даже самую тайную, скрытую от всех так глубоко, что уж и забыто, где искать.

Девочка молча показала ей свою искалеченную руку.

Лицо старушки передернулось.

— Что это, дитя?

— Неонилла Павловна, — выговорила Соня. Голос у нее прозвучал сдавленно, как будто не рассмеяться боялась Соня, а заплакать. — Она, злодейка. Не хочет тайны ремесла никому открывать, а когда увидела, что у меня получается плести кружево не хуже, взяла молоток и ударила меня по пальцам.

От эдакого известия платок выпал из рук старенькой княжны, она затрясла головой и дребезжащим голосом прокричала:

— Приведите мне сюда Неониллу!

— Почивает… Неонилла Павловна почивает… От горести утомилась — заснула… — зашелестело кругом.

— Разбудить! — Княжна топнула шелковой ножкой. — Быстрее!

А пока за Неониллой Павловной бегали, княжна обратилась к Харитину:

— Вы, молодой человек, должно быть, не из наших краев. Я прежде вас не встречала.

— Я не из ваших краев, — подтвердил Харитин.

Княжна прищурилась.

— Какой у вас выговор странный.

— Он грек, ваше сиятельство, — вмешалась Соня.

— Грек? Как интересно… — Княжна протянула Харитину руку для поцелуя.

Харитин с интересом посмотрел на эту руку. Соня подтолкнула его в бок.

— Поцелуй. Не кусай, только поцелуй.

Харитин чуть улыбнулся Соне, наклонился над хрупкой старческой рукой и, прикладываясь, все же чуть-чуть прихватил зубами кожу.

Княжна благосклонно моргнула.

— Где вы нашли Сонечку?

— Под обрывом реки, — ответил Харитин. — Она собирала слезы в ладонь.

— Поэт… поэт… — зашелестели приживалки и смолкли.

— Вы хорошо поступили, приведя ее домой, — похвалила поэта княжна. — А сами вы где остановились?

— Остановился, — сказал Харитин. Это вышло невпопад.

Соня вмешалась:

— Он только что приехал, ваше сиятельство.

— Вы можете погостить у меня, — пригласила княжна.

От крыльца дома доносились голоса, звучавшие все громче, и на их фоне выделялся плаксивый, возмущенный крик Неониллы Павловны: