Книга Метро 2034, страница 40 – Дмитрий Глуховский

Забивались в убежище — чуть не километровой длины переход на Кольцевую линию — и там тряслись всю долгую ночь, пока на поверхности у Павелецкого вокзала рыскали пробудившиеся от сна чудовищные создания. Знающие люди говорили, что вокзал и прилегающие земли были их безраздельной вотчиной, и даже когда они дремали, туда не отваживались забредать никакие другие твари. Жители Павелецкой были перед ними беззащитны: заслоны, отсекавшие на других станциях эскалаторы, тут попросту отсутствовали, и выход на поверхность всегда оставался открытым.

По Гомеру, трудно было найти менее подходящее место для привала и ночлега. Но Хантер считал иначе: достигнув дальнего конца зала, дрезина встала.

— До утра будем здесь. Располагайтесь, — стащив противогаз, он обвел рукой станцию.

И покинул их. Девчонка проводила его взглядом, потом свернулась на жестком полу. Старик устроился поудобнее и прикрыл глаза, пробуя задремать. Тщетно: мысли о чуме, которой он обносит еще здоровые станции, снова обступили его. Девушке тоже не спалось.

— Спасибо тебе. Я думала, ты такой же, как он, — подала она голос.

— Не думаю, что есть еще такие люди, — откликнулся старик.

— Вы с ним друзья?

— Как рыба-прилипала с акулой, — невесело улыбнулся он, думая про себя, что так оно и есть: людей пожирает Хантер, но кровавые шматы человечины перепадают и Гомеру.

— Как это? — Она приподнялась.

— Куда он, туда и я. Я думаю, что без него не обойдусь, а он… Может быть, он думает, что я его очищу. Хотя на самом деле никто не знает, что он думает.

— А почему ты без него не можешь? — девушка подсела поближе к старику.

— Мне кажется, что пока я рядом с ним, вдохновение… меня не оставит… — попытался объяснить Гомер.

— Вдохновение — от слова «вдох», — сказала Александра, и неясно было, спрашивает она или утверждает. — Зачем тебе вдыхать такое? Что это тебе даст?

Гомер пожал плечами.

— Это не то, что вдыхаем мы. Это то, что вдыхают в нас, — ответил он.

— Я думаю, пока ты дышишь смертью, к твоим губам больше никто не прикоснется. Испугаются трупного запаха, — она что-то чертила пальцем на грязном полу.

— Когда видишь смерть, о многом задумываешься, — обронил Гомер.

— Ты не имеешь права вызывать ее каждый раз, когда тебе нужно подумать, — возразила она.

— Я не вызываю ее, я просто стою рядом, и потом, дело совсем не в смерти… Не только в ней, — сопротивлялся старик. — Я хотел, чтобы со мной случилась история, которая все переменит. Хотел, чтобы начался новый виток. Чтобы в моей жизни что-нибудь произошло. Чтобы меня встряхнуло… И в голове прочистилось.

— У тебя была плохая жизнь? — участливо спросила девушка.

— Скучная. Знаешь, когда один день похож на другой, они летят так быстро, что кажется — последний из них уже совсем недалеко, — попытался объяснить Гомер. — Боишься ничего не успеть. И каждый из этих дней наполнен тысячей мелких дел, выполнил одно, передохнул — пора браться за другое. Ни сил, ни времени на что-то действительно важное не остается. Думаешь — ничего, начну завтра. А завтра не наступает, всегда только одно бесконечное сегодня.

— Ты много станций видел? — она, кажется, совсем не следила за тем, что ей рассказывал старик.

— Не знаю, — озадаченно ответил тот. — Наверное, все.

— А я — две, — вздохнула девушка. — Сначала мы с отцом жили на Автозаводской, потом нас выгнали на Коломенскую. Я всегда хотела еще хотя бы одну увидеть. Здесь так странно, — она обвела глазами череду арок. — Как будто тысяча входов, и даже стен между ними нет. И вот все они открыты для меня, а мне уже туда не хочется. И страшно.

— Так это был твой отец? Тот, второй… — Гомер замялся. — Его убили?

Девчонка спряталась обратно в свою раковину и долго молчала, прежде чем отозваться.

— Да.

— Оставайся с нами, — набрался решимости старик. — Я поговорю с Хантером, думаю, он согласится. Скажу ему, что ты нужна мне, чтобы… — он развел руками, не зная, как объяснить девушке, что теперь вдохновлять его должна она.

— Скажи, что я нужна ему, — Саша надавила на последнее слово.

Спрыгнула на платформу и побрела прочь от дрезины, гладя каждую колонну, мимо которой проходила.

В ней совсем не было кокетства, она вообще не играла. Похоже, она пренебрегала не только огнестрельным оружием, но и обычным женским арсеналом трогательных гримасок и милых ужимок, взмахов ресниц, способных поднять ураган, и полуулыбок, ради которых можно пожертвовать собой или убить другого. Или просто еще не умела им пользоваться?

Так или иначе, арсенал этот ей был ни к чему. Одним прямым уколом глаз она заставила Хантера переменить свое решение, одним движением накинула на него сеть и удержала от убийства. Неужели пробила броню, попала в мягкое? Или понадобилась ему для чего-то? Скорее уж второе: даже предполагать, что у бригадира были уязвимые места, что его можно было не то что ранить, а хотя бы задеть, Гомеру было как-то странно.

* * *

Гомеру никак не спалось. Хоть он и сменил душный черный противогаз на легкий походный респиратор, дыхание давалось ему все так же сложно, и тиски, сдавливающие его голову, не ослабли.

Все свои старые вещи Гомер бросил в туннеле. Куском серого мыла он отскоблил руки, смыл грязь зацветающей водой из канистры и добровольно решил всегда теперь носить белый намордник. Что старик еще мог сделать, чтобы обезопасить тех, с кем находился рядом?

Ничего. Теперь уже совсем ничего, даже уйти в туннели и самому превратиться в кучу истлевшего брошенного тряпья не помогло бы. Но нынешняя близость к смерти внезапно вернула его на двадцать с лишним лет назад, во времена, когда он только что потерял всех, кого любил. И это придавало его планам новый, подлинный смысл.

Будь на то воля Гомера, он воздвиг бы им настоящий памятник. Но хотя бы обычного надгробия они точно заслуживали. Рожденные с разрывом в десятилетия, умершие в один день: его жена, его дети, родители.

И еще его одноклассники, и друзья по училищу. Любимые киноактеры и музыканты. И просто все те люди, которые в тот день еще были на работе, или уже доехали домой, или застряли в пробках где-то на полпути.