Онлайн книга «Иная сила»
— Брат Штраубе?.. Князь?.. — проговорил Жак. — Весьма рад… Однако – чем обязан?.. — О, как я рад!.. — не особо искренне воскликнул брат Пьер, снова же, как и в прошлый раз, появляясь из соседних дверей. — Господа, — сурово сказал Бурмасов, — дело чрезвычайное, и я не хочу изводить слова на обмен любезностями. — Но – о чем вы?.. — Однако, князь, я решительно ничего… — разом забормотали братья. — Господин Пьер, — оборвал их Никита, — я знаю, что накануне аудиенции у императора вы взяли в долг у подпоручика нашего полка Голубицына триста рублей… — Но я же их не замедлил вернуть! — удивился такому обороту Пьер. — Я тому свидетель – уже спустя два дня вернул, — заспешил подтвердить Жак. — Ровно о том я и желаю вас спросить, — не сбавляя суровости, сказал Бурмасов. — За два дня до того у вас не было за душой ни гроша, и вдруг спустя два дня триста рублей появляются, да и поболее небось – иначе бы вы долг целиком не вернули. Между тем имений, из которых вам могли бы прислать, у вас, сколь я знаю, ни в России, ни где-либо еще нет. Государево жалованье для мальтийских рыцарей также поступило много позднее. Вот и спрашиваю: откуда взялись деньги, господин Пьер? — Но в чем дело, князь?.. — пролепетал тот. — Не кажется ли вам, что ваш вопрос… — Лишен деликатности? — докончил за него Никита. — Вполне сознаю. И ежели вы возжелаете вслед за тем сатисфакции, то я к вашим услугам – на шпагах или на пистолетах, как вам будет угодно. Однако прежде, клянусь, вы ответите на мой вопрос! — Но – чем он все же вызван? — вмешался Жак. — Уж не думаете ли вы, что Пьер у кого-то похитил эти деньги? — Вовсе нет, — отозвался князь. — Дабы похитить кошелек, требуемы навыки, коими вы, уверен, не обладаете. Но существует и другой способ обретения денег, не менее, а много более преступный. — Преступный?.. — Преступный?.. — округлив глаза, в один голос выдохнули братья. — И много более, чем воровство, у нас в России караемый, — невозмутимо продолжал князь. — Если за воровство у нас полагается всего лишь прилюдное битье кнутом, отрезание ушей, вырывание ноздрей, выжигание клейма на лбу и затем отсылка в сибирскую каторгу… — «Всего лишь»?! — воскликнул Жак. — Sur, lepayscruel! [55] – воскликнул Пьер. Бурмасов, не слушая их восклицаний, все с той же невозмутимостью продолжал: — …то за действия, кои я разумею, у нас тут, согласно Уложению о наказаниях, принято лишь одно – виновных четвертовывать. Вам пояснить, господа, что сие означает? — О, нет, нет… — пробормотал Жак. — Mon Dieu! Quelle sauvagerie!.. [56] — Но что за преступление вы имеете в виду? — решился спросить немного более храбрый Пьер. — Неужели наша с Жаком… — Наши чувства друг к другу… — подсказал Жак. — Да, наши чувства… Неужели они тут караются столь варварски жестоко? — При чем тут ваши… ладно, назовем «чувства»? — сказал князь уже несколько с меньшей твердостью. — За чувства, даже за эдакие, у нас ничего не предусмотрено. В российском Уложении о наказаниях про подобные «чувства» не сказано ни полслова, за крайней редкостью у нас подобных «чувств». Такое тяжкое преступление у нас лишь одно – это злоумышление против особы государя. Братья перестали дрожать, было сразу видно, что от сердца у них отлегло. Жак даже с облегчением улыбнулся, а Пьер сказал: — Но в таком преступлении мы, клянусь вам, князь, совершенно… — Отчего вы могли заподозрить нас? — встрял окончательно пришедший в себя Жак. Твердость в голосе Никиты чуть поубавилась. — Да оттого, — сказал он, — что вы имели неосторожность водить дружбу с лицами… точнее, с лицом, причастным именно к тому, о чем я упомянул. — Вы, вероятно, имеете в виду поручика… — начал было Пьер, но Бурмасов перебил: — Не надо лишний раз называть имен. Да, разумеется, мы имеем в виду одно и то же лицо. — Mon Dieu! — воскликнул Жак. — Такой милый, такой щедрый человек – и вдруг заговорщик?! — Да нам все ваши российские заговоры… — лишь отмахнулся Пьер. Теперь князь был явно в смущении. — «Милый и щедрый»… — проговорил он. — Так что ж, у вас и с ним тоже… тоже чувства? Братья лишь потупили глаза. — И те триста рублей – это он вам от щедрот своих подарил? — догадался Бурмасов. Снова только потупленные взоры были ему ответом. — А вы случаем – в порыве ваших чувств – не передали ему слова, произнесенные бароном в карете? — У нас что же, по-вашему, князь, других тем для разговора с поручиком не было?! — с такой неподдельной искренностью воскликнул Жак, что от былой решимости Никиты не осталось и следа. — Да и зачем нам было говорить ему то, что для нас же во вред? — прибавил Пьер. — Отчего же во вред? — не понял Бурмасов. — Да оттого, — сказал Жак, — что в таком случае нам пришлось бы объяснять поручику, как мы очутились в одной карете с братом Штраубе. — А стало быть, и поведать ему, кто мы такие, — подхватил Жак. Бурмасов смотрел на них с полным непониманием. — Поручик по сей день считает, — пояснил Пьер, — что мы дети несчастной, залитой кровью Франции, чудом занесенные в Россию и оставшиеся тут без всяческих средств к существованию, оттого, жалеючи нас, поддерживает из своих немалых средств как может. А узнай он, что мы как члены Ордена состоим на жалованье у императора – и просить о такой поддержке нам было бы… — Во всяком случае, как вы, надеюсь, понимаете, гораздо труднее, — окончил за него Жак. — А так вы милостиво предоставляете ему считать, что он оказывает христианскую помощь неимущим, а не расплачивается с вами за ваши… гм, чувства? — с презрительной улыбкой спросил Бурмасов. — Что ж, весьма достохвальная забота о душе поручика. — Однако же, князь, ваши странные намеки… — попытался сохранить лицо Пьер. Никита более не желал ссоры. — Возможно, я не вполне аккуратно выразился, — сказал он. — Впрочем, если вам желательна сатисфакция, то я с того и начал наш разговор. — О нет, просто мы этих намеков совершенно не поняли, — поспешил вставить менее отважный Жак. — А не поняли – так считайте, их и не было, — миролюбиво отозвался Бурмасов. — Засим, господа, примите мои извинения за беспокойство… — О, князь!.. |