Онлайн книга «Контроль»
|
– Ловко? – Ловко. А если… не сработает? – Дурилка ты огненная. В нем же дублирующий механизм. – А если… – Овечка тупорылая. Название какое? РПР-3. Создан гением. Три механизма независимо друг от друга. Ты дуплетом выстрел слышала, а их не два, а три. Иногда в два сливаются, а иногда и в один. Твой прибор опробован 567 раз, и каждый раз все три курка сработали. Не веришь – вправе вызвать инструктора и конструктора. В твоем присутствии сколько хочешь раз опыт повторят. – А твой прибор тоже испытывали? – 641 раз. Был один отказ. Два курка сработали, один отказал. А мне они все три и не нужны. Мне одного вполне хватит. – И прыгала? – Прыгала. Завтра вместе начнем. Только смотри, главное в нашем деле не хлюздить. Хлюздю на палочке катают. 10 С детства Жар-птица правило усвоила: только хлюздить не надо – хлюздю на палочке катают. В высших кругах девочка выросла. Папа у Насти был командиром о многих ромбах. Так вот соберутся друзья папочкины, надерутся коньячища и на язык непонятный переходят: «Молодец, Андрей Константинович, перед самим Тухачевским не хлюздишь». Откуда у больших начальников термины не армейские, понять Насте Жар-птице не дано. Спросила в школе у учительницы, у Анны Ивановны, что это за слово такое. А Анна Ивановна, интеллигентная такая женщина, брови удивленно вскинула, возмутилась: «Ах, Настенька-отличница, всей школы гордость, а вещей таких простых не знаешь. Придет время – зачалишься в кичман, простите, – в тюрягу, загремишь по зонам котелками, а языка человеческого не понимаешь. Хлюздить – бояться. Это старая феня, но как же познавать ребенку новое, если он старого не знает. И запомни, девочка, хлюздить в этом мире незачем». Затянулась Анна Ивановна беломориной, глянула в даль поднебесную, и добавила: «Лучше не хлюздить, хлюздю на палочке катают». 11 Бросали с четырех. Внизу море сверкает миллионом зеркал. Коса песчаная за горизонт. Установили курки на немедленное раскрытие. Холованов сам в кабине. Самолет у него – Р-5. Белый шарф шелка парашютного по ветру шлейфом. Поднял на четыре тысячи. Улыбнулся. – А ну, девоньки, на плоскости выбирайтесь. И не хлюздить. Чуть что, руками отрывайтесь. Это и так ясно. Не первый раз инструкцию повторяют. Выбрались на плоскости. Настя на левую. Катька – на правую. – Готовы? – Готовы. – Подождите малость. Так. Пошли. Скользнули обе с крыльев. Провалились в небо. 12 Снова бросили с четырех. На автоматическое раскрытие теперь на трех. Летят. Переполнило Настю ветром, как парус корабельный. Страшно Насте. За кольцо хватается. Оно и не кольцо вовсе. Просто называется так – кольцо. На самом деле – рамка металлическая. С тросиком. Руки в стороны положено. А Настя нет-нет да за кольцо потрогает. Тут ни оно? Оно тут. Целую вечность летели. Настя уже и не надеялась, что прибор, созданный творческим гением советских людей… а он как стрельнет. Вырвало хрустящий купол из ранца, разнесло над головой, и хлопнул он, воздухом переполнившись. Осмотрела Настя купол: хорошо наполнен. На стропах ни перехлестов, ни переплетения, ни скручивания. Теперь осмотреться: нет ли вероятности в чужой купол ногами влететь? Нет такой вероятности. Развернулась на стропах вокруг: нет ли опасности столкновения? И такой опасности нет. Катька рядом летит, хохочет: – Завтра на двух тысячах раскрываться будем. 13 Раскрылись на двух тысячах. Обе рядышком. Строг Холованов: не торопитесь. Успех закреплять надо. Десять прыжков с раскрытием на двух тысячах. Потом понемногу и ниже раскрываться будем. За компанию и Холованов с ними третьим иногда прыгает. Вечерами после прыжков на песчаной косе жгут костер. До самого неба. Выбрасывает море чурки, сучья, бревна. Годами на берегах эти бревнышки и чурочки лежат. Сохнут. А потом попадают в костер сборной Союза. Говорят, что йодом чурки пахнут. Говорят – солью. Еще чем то, говорят. Что бы ни говорили, а костер пахнет морем. И Настя у костра. И вся команда тут. Песни до зари: Дан приказ: ему – на запад, Ей – в другую сторону. А потом: На Дону и в Замостье Тлеют белые кости… Еще пели песни свои, особые, десантные: Выползать на плоскость Со-би-рается С парашютом Чело-век. Потом, к утру ближе, шли непристойные. Катька самая первая. Такие песни запевала, что вся сборная хохотом чаек пугала. И танцевали до рассвета. 14 Бросили с четырех с раскрытием на двух. Хлопнул купол, и зависла Настя над морем. А у Катьки не хлопнул. Мимо скользнула Катька и вниз, вниз, вниз. В точечку превращаясь. Чем Настя помочь может? Парашют раскрыт, и никак на нем Катьку не догнать. Катьке только криком и помочь можно. И кричит Настя: – Рви! Катька! Рви! Кольцо рви! На земле Катька смеется. И Холованов смеется. И вся сборная смеется. Катька уже тренированная. Ей прибор не на два километра взвели, а на двести метров. Чтоб Настю пугануть. Настя уж думала, что Катька разбилась. Смеются все. Одна Настя в себя прийти не может. Сердце не железное. – Ладно, ладно, Настя, будешь и ты когда-то до самой почти земли летать не раскрываясь, сама новичков пугать будешь. Иди отдыхай. Больше тебя пугать не будем. Завтра прыгаем снова с четырех, но раскрытие на километре. Это не фунт изюму. Иди, морально готовься. Не побоишься на километре раскрыться? – Не побоюсь. 15 Бросали с четырех. С раскрытием на километре. На километре хлопнул у Катьки купол, а Настя вниз летит, превращаясь в точку. Теперь Катьке очередь кричать. – Настюха, раскройся! Раскройся, дура! Руками рви! Руками! Ничем не поможешь ей. Зависла Катька на парашюте – быстрее не полетишь. А Настя, не раскрываясь, – к земле, к земле, к земле. И с земли ей орут: «Рви! Настюха! Рви!» Не реагирует. На двухстах у нее все три автомата сработали. Хлопнул купол. Тут и земля. Вызывает Холованов. – Сама на двести поставила? – Сама. – Всех нас напугать? – Ага. – Но у тебя нет практики даже на восьмистах метрах раскрываться. – Теперь есть. Сразу на двухстах. – Это хорошо. За грубое нарушение дисциплины от прыжков отстраняю. Из сборной отчисляю. 16 Ходит по пустынной косе. Шумят волны. В небе купола. В небе планеры и самолеты. |