Книга Французский сезон Катеньки Арсаньевой, страница 28 – Александр Арсаньев

* * *

Заполошное квохтанье Алены известило меня о том, что в дом пытается проникнуть незнакомый ей человек.

– Не понимаю я по-вашему, – сдавленным шепотом повторяла она, боясь меня разбудить. – Русским языком вам говорят – барыня спит.

Услышав недоуменные французские восклицания в ответ, я поняла, что происходит и, накинув халат, вышла на лестницу.

– Алена, проведи этого господина в гостиную, – крикнула я, и лишь тогда взглянула на часы и не поверила своим глазам. Так рано в Саратове не просыпаются даже петухи.

Но, видимо, во Франции иное представление о времени, недаром их национальный герб украшен этим вестником зари.

Дюма выглядел отдохнувшим и бодрым, словно и не ложился спать. (Возможно, так оно и было на самом деле.) Чего не могу сказать о себе. А бедная Алена еще добрых полчаса ходила по дому с закрытыми глазами, и по этой причине едва не поставила принесенный ею кофе на колени перепуганному гостю. И только его отчаянный вопль окончательно вернул ее к реальности.

– Я специально пришел пораньше, чтобы мы могли побеседовать без свидетелей, – успокоившись, произнес Дюма. – О-о, прекрасный кофе!

– Немного сливок?

– Только черный. Единственное, чем я рискнул бы испортить свой любимый утренний напиток, это капелька коньяку.

Во Франции есть поговорка: стоить заговорить о волке, как увидишь его хвост. Стоило Дюма произнести слово коньяк, как мы услышали в прихожей голос Петра Анатольевича.

Он никогда не просыпался в такую рань. И это могло означать лишь одно – случилось нечто из ряду вон выходящее.

– Познакомьтесь, – предложила я Петру Анатольевичу, едва он перешагнул порог гостиной. – Мсье Дюма…

Нужно было видеть выражение его лица, когда он понял, с кем встретился в такой час у меня дома.

Не знаю, что пришло ему в голову, но он сильно смутился, а самое удивительное – что и Дюма тоже. Поэтому в гостиной на несколько мгновений повисла неловкая пауза.

– Господин Дюма, – нарушила я ее, – тоже считает смерть господина Лобанова следствием преступления. И желал бы принять участие в нашем расследовании. – После этого я повернулась к Дюма и продолжила, – Петр Анатольевич также интересуется этим делом, и заслуживает безусловного доверия. Я как раз собиралась вам о нем рассказать.

Мужчины пожали друг другу руки, назвав свои имена, и очень скоро нашли общий язык, едва разговор коснулся коньячной темы. Петр поразил моего гостя эрудицией, перечислив все известные тому марки французских коньяков, а когда они выпили за знакомство по рюмке – то обнаружили такое сходство вкусов, что атмосфера сразу же стала дружеской и почти семейной.

Теперь ничто не мешало нам перейти к главной теме нашей предстоящей беседы, о чем я и напомнила улыбающимся друг другу мужчинам.

– Да-да, – согласился Петр, – именно для этого я и осмелился побеспокоить вас в столь ранний час. – Произнеся эту фразу, он снова смутился…

– Мсье Дюма пришел за секунду до вас, – успокоила я его, и француз энергично закивал головой, в подтверждение моих слов.

Я тогда еще не сообразила, что он принял Петра за моего любовника, и всерьез опасался, что тот с минуты на минуту вызовет его на дуэль. Дюма признался мне в этом через несколько дней в присутствии Петра Анатольевича, чем очень того позабавил. А когда Петр поведал ему, что он пережил аналогичные подозрения в отношении самого Дюма, то они с хохотом обнялись и долго хлопали друг друга по спинам. Но это так, к слову…

– Так вот, – продолжил Петр Анатольевич, – наши враги, кем бы они ни были, следят за каждым моим шагом и снова выразили свое неудовольствие по поводу моей любознательности…

И он выложил на стол конверт. Как две капли похожий на те, что мы с ним получили двумя днями раньше.

– И вот в каких выражениях…

Петр посмотрел на Дюма, и прочел письмо сразу же в подстрочном переводе на французский.

Ох, уж этот мне французский! Стоило появиться на страницах романа Дюма, и тетушка моя, словно с ума сошла… Она тут же перешла на французский, лишь время от времени вставляя отдельные русские выражения. Поэтому я вынужден был взять на себя роль переводчика, что при нашем с вами знании иностранных языков… Еще пара таких романов и я смело могу ехать в Париж. А заодно – и в Лондон и в Берлин. Потому что для Катеньки все европейские языки были как родные… Но я не решился опубликовать роман в таком виде, а бесконечные сноски сделали бы его в два раза толще. И теперь вы можете читать его на родном языке. В том числе и письмо, которое я перевел второй раз со времени его написания, теперь уже на язык оригинала:

– Милостивый государь, вы не соизволили прислушаться к нашему совету, и мы вынуждены напомнить еще раз: если вы и дальше будете совать нос, куда не следует, то жестоко за это поплатитесь. Это последнее предупреждение.

И та же неразборчивая закорючка в конце послания.

– А вы, – улыбнулась я, – насколько я понимаю, не только не прекратили своих действий, но и…

– Разумеется, – пожал плечами Петр. – Хотя и снова почти безрезультатно.

– Что значит «почти»? – уточнил Дюма.

– Я обратился по почтовому ведомству, и мой знакомый сообщил мне имена нескольких адресантов Лобанова. В последний год он вел довольно оживленную переписку, и в этом списке меня кое-что удивило.

– Что именно?

– Круг его знакомств. Да вот – посмотрите сами…

В основном это были письма из монастырей. География их была довольно обширной, но преобладали в списке удаленные от центра России обители.

– Молодой человек был настолько религиозен? – изумленно поднял брови Дюма.

– Раньше за ним этого не водилось, – задумчиво ответила я. – Но в его сгоревшем кабинете все стены были увешаны иконами…

– Довольно необычное для нашего времени явление. Во всяком случае – для Франции…

– Да и для России тоже, – подтвердил Петр Анатольевич. – Но как это может быть связано с его смертью?

– А вы не думаете, что он был связан с массонами? – неожиданно спросил Дюма. – Насколько мне известно, у вас их в последнее время не жалуют… После известных событий…

– Уверен, что он не имел к ним никакого отношения, – удивил меня категоричностью высказывания Петр.

– Откуда такая уверенность? – спросила его я.

– И в этих кругах у меня есть знакомства… – уклонился он от прямого ответа. – Я бы наверняка знал об этом, – твердо добавил он.

Не знаю, так ли это было на самом деле, но в эту минуту мне показалось, что и сам Петр… Впрочем, это всего лишь моя догадка, которой не суждено было подтвердиться никогда. Хотя наша с ним дружба продолжалось еще долгие годы. И секретов от меня у Петра Анатольевича вроде бы не было.

– Как бы то ни было, но вам снова угрожали, – задумчиво произнес Дюма. – Либо они чрезвычайно наивны, либо чересчур самоуверены.