Книга Казна Наполеона, страница 45 – Александр Арсаньев

Господин смотрел на меня с укором пронзительными зелеными глазами, словно видел во мне врага. Я даже попытался припомнить, не навредил ли я ему чем-либо, но так ничего и не вспомнил.

— Ваше имя? — воскликнул он.

Не понимая еще, что происходит, я отрекомендовался:

— Кольцов Яков Андреевич.

Нелли дрожала всем телом и готова была вот-вот потерять сознание, только вблизи я смог рассмотреть, как резко эта женщина подурнела. Красота ее схлынула, словно береговой прибой. Я не заметил этого из ложи напротив, даже несмотря на наведенный лорнет. Неужели она и вправду больна?

— Ну, наконец-то, — выдохнул незнакомец. — Теперь я знаю свой позор в лицо! — воскликнул он патетически и замахал у меня перед лицом искомканным листом бумаги. — Вы узнаете свой почерк, Яков Андреевич? Вы написали это пошлое billet doux?

— Вы забываетесь, Пьер! — воскликнула Елена Прекрасная. — Этот человек здесь совершенно ни при чем, — Нелли вполне овладела собой и, кажется, готова была ринуться в бой, только я не понял еще, кого она защищала.

— Позвольте, — я взял из рук Пьера любовное письмецо и поднес к глазам.

— Не смейте! — прошипела Нелли и осмотрелась по сторонам. Пока скандал еще не привлек внимания зрителей, и женщина слегка успокоилась.

Невзирая на пртесты Орловой, я все-таки прочел злосчастное «бильеду», как того требовали интересы дела, и заключил, что оно было написано рукою господина Радевича, в котором тот, в соответствии с моими предположениями, и условился о в стрече с Нелли. В письме упоминалось, что ее «глупый муж», а им, как я догадывался, и был взбешенный Пьер, терпеть не может оперные спектакли.

Однако огромного труда мне стоило не рассмеяться вслух, меня ведь приняли за Радевича, которого я так безрезультатно разыскивал. А он, похоже, и не собирался появляться в опере, а, просчитав наперед несколько ходов, ловко подстроил эту неприятную ситуацию, воспользовавшись доверием любовницы и ее легковерного мужа. Тем более что о легкомыслии Елены в петербургском свете с некоторых пор поползли отвратительные слухи.

Письмо, конечно, было без подписи, но в имении Радевича я видел записи, сделанные им собственноручно в расходных книгах, показанных мне Варенькой. Я не мог утверждать наверняка, но все же авторский почерк показался мне знакомым.

Со слов Лунева мне довелось узнать, что бедная Нелли, болея, звала не Якова, а Родиона, и муж об этом знал. Но ревность, судя по всему, затмила Пьеру воспаленный разум.

Он выпалил:

— Стреляться завтра же, — и вырвал у меня из рук компрометирующее послание. — Ждите секундантов! — Я и возразить ничего не успел, как Орлов выскочил из ложи как ошпаренный.

— Ну и ну! — только и сумел я пробормотать полушепотом.

— И откуда вы взялись на мою голову? — всхлипнула Нелли.

Я понял, что предсказания Миры начинают сбываться, башня вот-вот была готова обрушиться! А неуловимый Радевич снова выскользнул у меня из рук вместе с сокровищами. Только дуэли мне не хватало, вот не было печали!

Блистательнейшей арией итальянской актрисы на сцене Каменного театра завершился первый акт оперы Керубини, и я вернулся в собственную ложу по алому ковру партера.

— Уже? — осведомилась индианка с видом пророчицы. Мне показалось, что и Рябинин начал догадываться, о чем она спрашивает.

Мы вернулись домой довольно поздно, смешавшись с вереницей карет. В каретное окно я разглядывал неяркие фонари и дремавшие тихие улицы сонного Петербурга. Закралась предательская мысль: «А не мне ли выпала смерть»? Я не гнал ее прочь, заставляя себя блюсти седьмую заповедь. В конечном итоге, смерть всегда понималась мной как возрождение и освобождение из пылающего вулкана земных страстей. Смерть — это посвящение! Бессмертие человеческой души узрели масоны сквозь тьму похоронного склепа. Только, да простит мне Господь сей грех, до чего же я люблю эту самую тленную жизнь и просто так от нее отказаться не собираюсь!

«И Таня ее любила»! — эхом отозвалось в моем сознании.

Рябинин уехал домой, предложив мне себя в качестве секунданта, Мира ушла к себе в спальню, а я забежал в кабинет обновить свой заброшенный дневник. Иногда меня посещала мысль, что я был плохим масоном. Никогда не видать мне высших орденских степеней. Я зажег фонарик, и тьма в моей келье со сводчатым потолком рассеялась. На жестком диване дремал Кинрю, он мирно посапывал, словно ребенок. Еще никогда не доводилось мне видеть японца таким беззащитным. Впрочем, я подозревал, что впечатление это обманчиво. Не раз приходилось мне убеждаться, что кто-кто, а мой золотой дракон за себя всегда постоит, была бы только нужда!

В смуглых, оливковых руках Кинрю сжимал неброский медальон в виде сердечка. Цепочка к нему, однако, выглядела золотой. Эта вещица, признаться, меня сильно заинтриговала, и я попробовал потихоньку извлечь ее из цепких пальцев Кинрю до того, как он успеет проснуться и рассказать мне, к чему привела его слежка за особняком Радевича.

Но планам моим не суждено было сбыться, японец открыл глаза, как только я потянулся к нему. Мне показалось, что он и вовсе не спал, настолько сосредоточенным и колючим был его взгляд.

Кинрю спрятал медальон у себя на груди, и я не осмелился его расспросить об этой вещице.

— Я видел Радевича, — первым нарушил молание Кинрю. — Я сразу его узнал! Но этот гад сумел-таки от меня улизнуть! — он хлопнул себя ладонью по бедру. — Вылитый, -добавил японец. — Точно на портрете!

— Почему ты не послал за мной? — спросил я разочарованно. Башня продолжала рушиться, посыпались кирпичи.

— Не было времени, — Кинрю не оправдывался, а с чувством собственного достоинства детально отвечал на вопросы. — Я мчался за ним в вашей повозке, сам будучи за извозчика. Но кучер Радевича оказался искуснее, — досадливо добавил японец. — Ему словно сам дъявол помогает, — сокрушался он. — Оторвался от меня в районе Фонтанки, сдается мне, больше Радевич в Полторацком переулке не появится, — заключил Кинрю без тени сомнения. Оставалось признать, что я вновь нахожусь у разбитого корыта. Но я решил пока не задумываться о дальнейшем, все же завтра дуэль. Кто знает, чем дело обернется?! Хотя, должен сказать без ложной скромности, стрелком я всегда был что надо!

Наконец я осмелился полюбопытствовать:

— Чей это медальон ты прячешь у себя на груди? Не хочешь — не отвечай, — поспешно добавил я и развел руками.

Кинрю помолчал немного, а потом проговорил, с нежностью:

— Варенькин.

Значит, мои подозрения подтвердились, попался-таки японец. Однако я сомневался, что Варвара Николаевна ответит ему взаимностью.

— Как она? — спросил он с тревогой в голосе. — Вы ее не навещали в Михайловском?

— Нет, — я отрицательно покачал головой. — Не навещал. Но я уверен, что с ней все будет в порядке, — заверил я его. — Положись на Божену Феликсовну. — А потом спросил: — Медальон-то тебе она подарила?