Книга Ищейки в Риге, страница 37 – Хеннинг Манкелль

— Боюсь, не слишком удачно. Но утром я продолжу. Мы предъявим подозреваемому некоторые новые данные, которые, возможно, заставят его обдумать ситуацию еще раз.

— Я чувствую себя не у дел, — пожаловался Валландер. — Я с трудом представляю, чем я могу вам помочь.

— Хорошему полицейскому никогда не сидится на месте, — заметил полковник Путнис. — Я как раз думал зайти к вам на минуту, если вас это устроит.

— Заходите, я у себя, — ответил Валландер.

Через четверть часа полковник Путнис сидел у него в кабинете. Вместе с ним пришел молодой лейтенант с подносом и двумя чашками кофе. Путнис выглядел плохо, под глазами у него были темные круги.

— Вы, вероятно, устали, полковник Путнис? — спросил Валландер.

— В допросной очень душно.

— Вы, наверно, слишком много курите?

Путнис пожал плечами:

— Это верно. Я слышал, полицейские в Швеции почти не курят. А я не представляю себе жизни без сигарет.

Майор Лиепа, подумал Валландер. Успел, стало быть, рассказать о чудных правилах в шведской полиции, где курить разрешается только в специально отведенных местах?

Путнис достал из кармана пачку сигарет.

— Вы позволите? — спросил он.

— Пожалуйста. Но сам я не курю. Хотя спокойно переношу сигаретный дым.

Валландер попробовал кофе. Он оказался очень крепким с горьковатым привкусом. Путнис сидел и смотрел на поднимающийся к потолку дымок от сигареты.

— Зачем вы следите за мной? — спросил шведский следователь.

Путнис удивленно посмотрел на него:

— Что вы сказали?

«Что-что, а прикидываться ты умеешь», — подумал Валландер, чувствуя, что снова готов сорваться.

— Зачем вы за мной следите? Я, конечно, заметил, что вы прицепили ко мне «хвост». Но зачем было вставлять микрофон в мой будильник?

Путнис задумчиво смерил его взглядом.

— Микрофон в будильнике — скорее всего досадное недоразумение. Некоторые из моих подчиненных иногда могут переусердствовать. А то, что мы приставили к вам наших людей в штатском — это для вашей же безопасности.

— А что может со мной произойти?

— Разумеется, мы хотим, чтобы с вами ничего не произошло. Пока мы не узнали, что случилось с майором Лиепой, мы проявляем особую осторожность.

— Я прекрасно могу сам о себе позаботиться, — холодно ответил Валландер. — Большое спасибо и за микрофон. Если только я обнаружу еще одно подслушивающее устройство, я немедленно вернусь в Швецию.

— Мне очень жаль, — сказал Путнис. — Я сейчас же сделаю выговор тому, кто несет за это ответственность.

— Но ведь распоряжения отдаете вы?

— Насчет микрофона никаких распоряжений не было, — быстро парировал Путнис. — Видимо, какой-нибудь капитан из моих подчиненных взял на себя эту дурацкую инициативу.

— Микрофон был очень маленький, — добавил Валландер. — Новейшей разработки. Я полагаю, кто-то сидел в соседнем номере и подслушивал?

Путнис кивнул.

— Да, конечно, — подтвердил он.

— Мне казалось, холодная война окончена.

— Когда одна историческая эпоха сменяет другую, в ней всегда остаются люди из прежнего общества, — философски заметил Путнис. — Боюсь, это касается даже милиции.

— Вы позволите мне задать несколько вопросов, не касающихся непосредственно расследования? — спросил Валландер.

На лице Путниса появилась все та же усталая улыбка.

— Конечно, — ответил он. — Хотя я не уверен, что смогу дать исчерпывающие ответы.

Курт Валландер подумал, что чрезмерная учтивость Путниса не соответствует его давним представлениям о правоохранителях Восточной Европы. Он вспомнил, что при первой встрече Путнис показался ему похожим на какое-то животное семейства кошачьих. У него улыбка хищника, подумал он. Путнис — это вежливый, улыбающийся хищник.

— Я признаю, что плохо разбираюсь в том, что происходит в Латвии, — начал Валландер. — Но я, конечно, знаю о тех событиях, которые произошли осенью. Танки на улицах, убитые в водосточных канавах. Все боялись, что введут «черные береты». Я видел остатки баррикад на улицах. Следы от пуль на стенах домов. Люди здесь не хотят больше жить под властью СССР. Они хотят наконец прогнать оккупантов. И это их стремление встречает протест.

— Об их истинных устремлениях есть разные мнения, — нерешительно начал Путнис.

— А какова в этом роль милиции?

Путнис удивленно посмотрел на него.

— Разумеется, наше дело — поддерживать порядок, — ответил он.

— Как можно поддерживать порядок на танках?

— Я имею в виду, что мы следим за тем, чтобы люди вели себя благоразумно. Чтобы никто случайно не пострадал.

— Но ведь танки на улицах — это уже непорядок?

Прежде чем ответить, Путнис хорошенько затушил сигарету.

— Вы и я — мы оба правоохранители, — сказал он. — У нас с вами одна и та же задача — бороться с преступностью, чтобы люди могли чувствовать себя в безопасности. Но условия работы у нас разные. И это накладывает отпечаток на то, что мы делаем.

— Вы сказали, что существуют разные мнения? Это, вероятно, имеет место и в милицейской среде?

— Я знаю, что на Западе полиция вне политики, это всего лишь служащие. Они не должны иметь своего мнения о том правительстве, которое в данный момент у власти. В принципе тот же закон действует и у нас.

— Но ведь здесь есть только одна партия?

— Сейчас уже не одна. За последние годы появились новые политические организации.

Валландер видел, что Путнис все время умело уходит от прямых ответов. И решил спросить напрямик:

— А каково ваше мнение?

— О чем?

— О независимости. Об освобождении вашей страны.

— В нашей стране полковник милиции не должен рассуждать о таких вещах… Тем более с иностранцем.

— Здесь вряд ли установлено подслушивающее устройство, — настаивал Валландер. — Ваш ответ останется между нами. К тому же я скоро вернусь в Швецию. Вы можете не опасаться, что я выйду на площадь и объявлю во всеуслышание то, что вы доверили мне строго по секрету.

Прежде чем ответить, Путнис долго смотрел на него.

— Я вам безусловно доверяю, господин Валландер. Можно сказать, что лично я поддерживаю те процессы, которые происходят в моей республике. Равно как и в других республиках. Равно как и во всем Советском Союзе. Но я боюсь, что далеко не все мои коллеги разделяют мое мнение.

«Скажем, полковник Мурниерс, — подумал Валландер. — Но имен ты, конечно, не назовешь».