Книга В неверном свете, страница 47 – Карло Шефер

— Ладно, перейдем к делу. Вы нашли ту картину.

Зундерманн кивнул и поведал с интонацией политика, делающего одни и те же заявления:

— Мне достался в наследство дом в Старом городе. Моя семья очень невелика. После того как пять лет назад мои родители погибли под лавиной, остались только мой пропитой дядя Хорст да я. И вот печенка Хорста не выдержала перегрузок и перестала работать.

— Значит, вы совсем рано остались совсем один.

Зундерманн небрежно постучал каблуком о паркет:

— Тут есть и свои преимущества.

— Если допустить, что Тёрнер подлинный, — вернулся к интересующей его теме комиссар, — как же он оказался на чердаке у вашего дяди?

— Дом всегда принадлежал нашей семье. В девятнадцатом веке он служил маленьким винным погребком. Тёрнер всегда останавливался в Старом городе, не чуждался он и бокала доброго вина. Может, он подарил ее, может, у него как-то раз не хватило денег, чтобы оплатить свои кутежи. Или она его не устраивала, и он ее отложил. Возможно также, что он набросал на ней свои дневные впечатления.

Комиссар кивнул. Он был раздосадован, ибо нашел убедительной эту историю, убедительней, чем если бы Зундерманн выдвинул безупречное объяснение.

— Во всяком случае, я нашел ее в одном из старых сундуков, когда разбирал хлам. Возможно, мне повезло. Иначе я никогда не смогу позволить себе ремонт дома, как этого требуют предписания по охране памятников в Старом городе.

Тойер промолчал и снова взглянул на него. Открытое лицо. Молодой парень, храбро шагающий по жизни, счастливчик. Ладно, он говорил слишком надменно о своей уборщице — хотя странно, конечно, что двадцатилетний студент держал уборщицу. Но ведь это прерогатива юности — делать ошибки…

Потом Тойер как бы воочию увидел ночную плотину. Вилли и Зундерманна. Маленького человечка, единственного, кто знал про фальсификацию. Увидел, как мускулистый молодой парень перебросил хилого карлика через стальные перила.

— Где вы были в ночь с двадцать восьмого февраля на первое марта?

— Господи! — вздохнул Зундерманн. — Откуда я знаю.

— Первая неделя поста. Среда.

— Ах так! — Его лицо прояснилось. — Я был в «Компаньоне», на чиллаут-парти, традиционной вечеринке.

— И вас там видели?

— Да, разумеется, я был там до конца, до девяти утра.

Тойер пытался вспомнить, что он мог читать о «Компаньоне», ведь теперь, казалось, непременной составляющей общего образования было знание злачных мест, и комиссар не хотел выглядеть стариком. Потом вспомнил.

— «Компаньон» ведь самый крупный диско-клуб для голубых в регионе?

Зундерманн кивнул без всякого смущения:

— Немножко «би» никому не мешает, или вы другого мнения?

У Тойера не было особого предубеждения против гомосексуализма, но внутренне он был ему чужд. Означало ли это, что Зундерманн гомо- или бисексуал? Или мальчишка лишь фанфаронил? Представлял ли он какую-нибудь важность для следствия?

Снова ожил домофон.

— Теперь уж вы не отсылайте уборщицу.

Зундерманн вздохнул:

— Боюсь, что это не уборщица.

Тойер с удивлением выслушал, как его обаятельный собеседник, казалось бы, без всяких затруднений разразился в домофон грубой бранью. На этот раз комиссар сумел расслышать все.

— Отвали, слышишь? Если хочешь знать, у меня тут полиция. Приходи, когда примешь мои требования. Все, отключаю звонок.

— Любитель искусства, — вернувшись, сообщил он с кривой улыбкой.

Тойер встал и подошел к окну. Увидел спину черноволосого, хорошо одетого мужчины. Тот удалялся небрежной походкой. Возможно, он когда-то уже видел его, но это могло быть также просто желанием неумелого сыщика. Он снова сел на податливую софу.

— Вы всегда так разговариваете с потенциальными покупателями? — поинтересовался он.

Зундерманн засмеялся:

— Как вы думаете, стал бы я с вами разговаривать, если бы не знал, чем вы занимаетесь?

Тойер еще раз пристально посмотрел на парня, и он уже не казался ему таким симпатичным. Неужели он такой черствый, каким хотел казаться?

— Вы знаете Вилли?

— Какого Вилли? — Зундерманн усмехнулся, демонстрируя равнодушие, но это ему не совсем удалось, хотя комиссар не был полностью уверен в своем впечатлении.

— Маленький человечек моего возраста. Жил он так тихо и незаметно, что мы до сих пор не знаем его фамилии. И тем не менее он был известен в определенных кругах своими подделками. Он писал за других рефераты, возможно, диссертации, а также подделывал картины. Это нам точно известно.

Лицо Зундерманна не выразило ничего.

— Он мертв. Утонул в среду на первой неделе поста. Или его утопили как котенка.

Показалось ему, или на лице Зундерманна дернулась мышца?

— Так-так, и поэтому вы интересовались, что я делал в ту среду. Вот это штука.

— Мы должны это проверить, — сказал Тойер и встал. — Где картина?

— Там, где ее никто не найдет, — самоуверенно заявил Зундерманн. — В данный момент она принадлежит мне.

Тойер смерил его сердитым взглядом:

— Мы ведь можем конфисковать картину как доказательство, это быстро делается.

— Возможно, тогда она будет быстро продана. — Парень выдерживал давление. Насколько он силен?

Тойер повысил голос:

— Вы не боитесь прослыть болтуном, раз никто не может проверить ценность вашей сенсационной находки?

— Моя сенсационная находка проверена. — На лице Зундерманна опять появилась ухмылка. — Это сделали фрау профессор доктор Корнелия Обердорф, заведующая кафедрой истории искусства при гейдельбергском Рупрехт-Карл-Университете, и соответствующий отдел Тейт-Галереи в Лондоне, если вам это что-либо говорит.

— Пока мне это еще ничего не говорит, — гневно заявил Тойер. — Я сам разберусь.

Он с грохотом захлопнул за собой дверь.

Словно первоклассники, они сидели вечером на ковре у Хорнунг. Развалился на нем рядом со своими мальчиками и Тойер. Лишь Ильдйрим прислонилась к стене, настолько неприятен был ей наконец-то явившийся эксперт.

Доктор Фабиан Хеккер, хранитель в Штутгартской государственной галерее, был бы готов, если надо, пожертвовать на это занимательное дело даже пару дней из своего большого отпуска. Во всяком случае, сейчас он охотно покинул жену и трудного ребенка. Одет в тонкое сукно, ни грамма лишнего жира на теле, угловатое лицо, с которого не сходила вежливая улыбка, — нет, Тойеру он не понравился.

— Подделки существуют столько же, сколько само искусство, и по большей части мы о них даже не знаем, — вещал Хеккер с софы.