Книга Кельтский круг, страница 48 – Карло Шефер

— Во-первых, любезный мой Иоганнес Тойер, ты тоже причислял себя к тем, кто боится правды, только твоя счастливая натура вытеснила это из твоей памяти; во-вторых, и в том, что касается меня, — да, я тоже из числа «тех самых». Вероятно, ты уже забыл, отчего я ушел со службы?

— Я никогда этого до конца и не знал. Ты был хорошим полицейским, потрясающим, лучшим из нас. Впрочем, я также никогда не мог понять, почему ты к нам пришел. И вообще, у тебя случился единственный прокол за много лет работы, служебное расследование доказало твою невиновность…

— Теперь слушай, — Фабри заговорил громче. — Я избил одного типа, который малость обнаглел. Бедная скотина без всяких шансов стать человеком, самовлюбленный кретин. А оправдал меня, между прочим, некий Иоганнес Тойер. Он без тени сомнения установил, что парень набросился на меня и, когда я прибег к необходимой самообороне, не образумился, продолжал бушевать. Мы с тобой оба знаем, что коллега Тойер был наделен способностью видеть сквозь стены — такой уж он одаренный следователь. Обман во имя дружбы, а большинство коллег поверили — слава Богу, что подонка так вовремя приструнили, не то бы он еще наломал дров, зачем же возлагать вину на своего сотрудника? Но все было не так. Многие иногда срываются, по-человечески это понятно. Вот только я никогда не забуду, с какой охотой я это сделал. Пару раз я бил ради удовольствия, метил в ухо, зная — я наношу ему такую травму, что он век не забудет. Власть, Тойер. Я чувствовал ее, упивался властью, я мог манипулировать парнем, чтобы он еще благодарил меня, если я перестану его бить или причиню не такую сильную боль, как он ожидал. Все это я ощущал и наслаждался этим. Я обнаружил в себе злость, Зло. Поэтому и ушел из полиции. Возможно, я всегда знал в себе это Зло, поэтому и поступил в полицию — хотел от него избавиться, но не вышло. Теперь я злюсь на себя и медленно себя убиваю.

Надвинулась ночь, во всех смыслах этого слова. Тойер встал и зажег свет.

— Ты слишком много бываешь один… — начал он, не зная, что говорить дальше, но потом продолжил: — Ты не прав. Никто не хочет знать всю правду целиком, но никто и не лжет. Абсолютно злых людей нет. А хорошие те, кто дает своему злу как можно меньше воли… Все остальное — пошлые выдумки.

Фабри молча ушел на кухню за новой партией пива. Тойер был поражен, как удачно он сумел возразить, а когда его друг вернулся и спокойно и методично поставил в ряд пивные бутылки, в том числе и адски крепкий дрожжевой шнапс, хмельному сыщику удалось изречь еще одну неожиданную мысль:

— Тяжелей всего приходится, если хочешь оставаться в ладу с собственной волей.

Пораженный Фабри взглянул на него.

— А ведь и верно. — Тут он умолк и надолго ушел в себя. — В общем, так, — проговорил он наконец. — Религия может помочь человеку отказаться от собственной воли, если он этого жаждет, но может обернуться безумием. Смотри, у Плазмы имеется собственное решение, причем уже много лет. Даже я знаю про этого сумасшедшего и его бредовые речи. Он придумал себе миссию — свой город и космическую угрозу — и ходит по городу и окрестностям, предостерегая и проповедуя. У него вообще нет мотивов для убийства, ни малейших. Зато у рогатого супруга они есть, да еще какие!

— Плазма непрестанно твердит про убийства, — возразил комиссар.

— А серийные убийцы никогда и словом не обмолвятся о темной и зловещей стороне своей жизни, — отрезал Фабри.

— Супруг парализован, он себя не в состоянии обслуживать, не то что…

— Еще бы, ведь никто не видел на месте преступления инвалидное кресло…

— Вот именно. А судя по его банковскому счету, убийцу он не нанимал. Нет у него и тупых приятелей-отморозков, которые согласились бы совершить убийство задарма. К нему приходят ребята-альтернативщики из социальной службы, но они ведь отказались от армии по идеологическим соображениям, как противники насилия. Так что у него никого нет, абсолютно никого!

— Тем больше ему необходима власть, с тем большей страстью стремится он манипулировать людьми. И тут, Тойер, он обскакал всех нас. У него нет ни малейших причин быть добрым. Никто его не любит, никто не желает ему добра. Пожалуй, кроме одного человека, о котором никому из вас ничего не ведомо, хотя он мог бы пойти на нечто подобное.

Они выпили дрожжевого шнапса из бутылки.

— Все это может оказаться совсем не так, — возразил Тойер.

Фабри кивнул:

— Да, это лишь складная и логичная версия.

— Плазма-то исчез.

— Тогда ищи его. Он явно не прячется в лесу, для этого он слишком боязлив. Как там в его сочинениях — «город, река», а «лес» никогда не упоминается.

— Свидетель видел, как он стрелял.

— Тот никчемный идиот, на семьдесят пять процентов слепой, страдающий старческим слабоумием? Ты на него ссылаешься? Тойер, я бы не стал принимать его показания всерьез. Не думаю, что он прав.

Гость невольно засмеялся.

— Да, верно, — сказал он наконец. — Я и сам рассуждал примерно так же, только не сумел четко сформулировать, облечь свои мысли в слова… Позволишь мне устроиться тут на софе? Я уже напился и почти наелся, а завтра двинусь домой с утра пораньше. Можно мне еще пару бутербродов с паштетом?

— Подожди, сейчас принесу тебе одеяло и бутерброды. — Толстяк, казалось, сильно устал, вероятно, не только от разговоров, хотя от них он тоже успел отвыкнуть. Тем не менее он проворно намазал приятелю четыре больших ломтя хлеба паштетом и украсил их кружочками огурцов, каперсами и капельками горчицы.

Когда немного погодя Тойер уютно, словно в детстве, закутался в одеяло, снова пришел Фабри:

— Так ты говоришь, он пытался поговорить с дочкой твоей зазнобы? Этот сумасшедший Гросройте?

Сонный кивок в ответ.

— Тойер, да это черт знает что! Если я прочту нечто подобное в газете, я ее выброшу. Жизнь иногда бывает такой глупой и символичной… Но не тогда, когда нам этого хочется. Нет, по-моему, это не связано с тем, что вы с Ильдирим его видели. На таком расстоянии он вас просто не заметил. Это означает, что он чувствует себя загнанным в ловушку. Он скрывается где-то в Берггейме, его миссия под угрозой, его безумие под угрозой из-за чего-то, о чем он знает. Если бы это не звучало жестоко и цинично, я бы сказал, что вы должны использовать ребенка как приманку. Вероятно, он может разговаривать с детьми, поскольку не чувствует в них опасности; возможно, кто-то из детей был к нему добр — единственный в его ужасной жизни.

— На это я не пойду, — отозвался Тойер. — При всем желании не пойду. Да и вообще, Ильдирим меня просто убьет… Пожалуй, нам понадобится твоя помощь, Фабри.

— Я не решаюсь вам помогать. Больше не решаюсь. Я не верю в себя и не знаю, смогу ли быть вам полезным. Не знаю уже давно…

— Ах, — пробурчал Тойер, проваливаясь в сон, — не говори глупостей…

— Я лишь могу предположить, что живым вы его уже не увидите.