Онлайн книга «Мишн-Флэтс»
|
Отец посмотрел на лицо на снимке и спросил: – Кто такой? – Бостонский гангстер. Больше ничего про него не знаю. Похоже, наркоделец. Глава расследования видит в этом убийстве его почерк. Выстрел в глаз. – Любопытно. А еще что? – Да что ты привязался? – Мне интересно, черт возьми! – Отец, у меня дел полон рот, не отвлекай меня! – Что за козлиное упрямство! Ни хрена учиться не хочешь, только пыжишься! Машинально его руки сжались в кулачищи. Я чувствовал, как адреналин в нем играет. И не было поблизости Энни Трумэн, чтобы ласково одернуть его «Клод!». Я решил не перегибать палку. – Ладно, дело обстоит так. Я случайно познакомился с одним копом. У него своя теория убийства. Он полагает, что не все так просто, как кажется боссам из прокуратуры. Тело сразу после убийства кто-то ворочал. Очевидно, убийца что-то искал в домике. Ну, теперь все – больше я ни шиша не знаю. – Не сдавайся. Ты обязан быть в курсе. Я взял под козырек. – Ты с этим не шути. Не давай о себя ноги вытирать! – Знаю, знаю. «А мимо меня еще никто не прошел!» – Вот именно. «А мимо меня еще никто не прошел!» – Успокойся. Я начеку. Отец встал и медленно пошел к двери. Я заметил, как аи похудел – одежда висит мешком. Всегда такой огромный, он словно стал на пару размеров меньше после смерти жены. – Послушай, Клод, ты как? – спросил я. Впервые в своей жизни я обратился к нему по имени. Не знаю, с чего вдруг. Возможно, мне показалось, что в этот момент я могу пробиться к нему сквозь каменную стену, которой обнесена душа этого истинного янки. – Не волнуйся за меня, Бен. Делай свою работу – и не волнуйся, – не оборачиваясь сказал отец. Нет, все тот же Клод Трумэн. Не достучаться. «Чтобы тебя достать, надо мимо меня пройти – а мимо меня еще никто не прошел!» – это было любимое выражение моего отца, когда я был маленький. И мое тоже – потому что я понимал кодекс поведения истинных янки, которые свои эмоции никогда не показывают. Я знал, что эта фраза – способ сказать «я тебя люблю!», когда сказать «я тебя люблю!» язык не поворачивается. После того как я вернулся в Версаль из-за болезни матери, молчаливое единство янки стало особенно актуально. Мы с отцом, так сказать, сдвинули наши фургоны и заняли круговую оборону. Нам надо было защищать Энни Трумэн. «Чтобы ее достать, надо мимо нас пройти – а мимо нас еще никто не прошел!» Отчего у нас это чувство – будто мы в осажденном городе, будто мы втроем – против всего мира? Многие версальцы искренне хотели помочь в нашей беде. Многие приходили в участок, справлялись о здоровье Энни Трумэн, спрашивали, нельзя ли чем нам пособить. А самое главное: они заглядывали, чтобы как бы между прочим доложить, где Энни в данный момент. – Энни сидит на бельведере. – Я видела, как твоя мать направилась к озеру. Мы с отцом, не выходя из участка, могли постоянно быть в курсе местонахождения матери. Говоря честно, до того как она заболела, версальцы не слишком-то любили мою мать. Она прожила в нашем городке добрых двадцать лет, но по-настоящему своей так и не стала. Для версальцев она всегда оставалась «городской штучкой» – ей не могли простить ее массачусетские корни, ее акцент, ее «ненашенские» манеры, ее надменность. Но стоило ей заболеть, как сердца версальцев разом смягчились. Мы видели искреннюю доброту со всех сторон. И если на нашем крыльце оказывался завернутый в фольгу ужин, мы никогда не знали, кто так трогательно заботится о нас – никто не трезвонил о своем добросердечии. Разумеется, люди со стороны могут помочь – до определенного предела. Болезнь одного из членов семьи налагает на остальных такие тяготы, которые самый искренний сторонний доброжелатель не в силах понять и прочувствовать до конца. Покуда болезнь не закончится, семья поневоле изолирована от мира. А до какой степени изолирована – зависит от множества причин, в том числе и от характера действующих лиц. Впервые в жизни нам с отцом довелось работать вместе – нести все тяготы одинокого бытия в нашем доме. Как можно было догадаться, Чиф скинул на меня девяносто процентов домашних хлопот. Вместе с матерью я стирал, кухарничал, закупал продукты – ей это доставляло большое удовольствие, потому что создавало иллюзию прежней нормальной жизни. Но по мере того как состояние матери ухудшалось – а происходило это неожиданно быстро – и ее мысли путались все больше и больше, отец стал проявлять себя с новой, мне неведомой стороны. Я не хочу развивать эту тему; какие мы есть, такие мы и есть и другими не будем. Но все-таки кое-что скажу. Я увидел, как отец при людях берет мать за руку. Или несет ее на руках наверх в спальню после того, как она уснула на диване перед телевизором. Или самолично везет ее в Портленд, чтобы купить ей новую модную оправу для очков. Невиданные картинки! Однажды днем, года через два после моего возвращения в Версаль, я застал мать перед телевизором. – Что новенького? – спросил я. – Он только что был тут. – Кто? – Кеннеди. – Кеннеди был – здесь? Она слегка покачала головой вверх-вниз. Вроде бы как «да». – И который Кеннеди? – Бобби. (Роберт был ее любимцем в клане Кеннеди.) – Бобби Кеннеди был здесь? Снова невнятное кивание. – То есть его показывали по телевизору? – Нет. Здесь. – Мама, ты хочешь сказать – по телевизору? – Здесь!!! И надо было мне привязываться к ней! Мало ли что происходило в ее голове. Возможно, она хотела сказать что-то совсем другое, а вышло – про Кеннеди. Но в меня словно черт вселился. Я начал смеяться над ней, стал спрашивать, а не была ли тут с ним в обнимку Мэрилин Монро. Лицо матери перекосилось. Она шарахнулась от меня, словно я хотел ее ударить. – Ах, мама, не сердись. Я просто шутил. – Шшш! Шшш! – Да брось ты, я просто шутил. – Шшш! Шшш! Она уже забыла о споре со мной. Она была полностью поглощена программой новостей. Что она видела на экране? Что понимала? Об этом оставалось только гадать. Но отец краем уха услышал первое громкое «шшш!» и уловил обиженную интонацию в голосе матери. Он влетел в комнату. |