Книга Гарем, страница 121 – Бертрис Смолл

Анна хмуро наблюдала за тем, как ее сын усадил Джанет по правую руку от отца, где было его место, а сам сел рядом с ней.

Во время обеда Анна по преимуществу отмалчивалась, прислушиваясь к разговору, который велся за столом. Присутствующие забрасывали Джанет вопросами о Востоке, о людях, которые там живут, об их обычаях. «Иноверцы! Грешники! Безбожники! — думала про себя Анна Лесли. — Все они заслуживают того, чтобы гореть в аду. Похотливые, сладострастные звери, которые совращают невинные христианские души. Живут даже с мальчиками». О, Анна была премного наслышана о них! Всех их следует уничтожать, включая и эту невесть откуда объявившуюся родственницу. Чтобы женщина прожила среди некатоликов почти сорок лет и осталась чистой? Рассказывайте!

В течение недели Джанет полностью обустроилась. К большой досаде Анны, она даже разрешила цыганам разбить табор на несколько суток на территории имения, а когда они ушли, Джанет стала обладательницей огромного, полудикого вороного жеребца, на котором взяла обыкновение ежедневно носиться по округе. Да притом с невероятной скоростью. О, это было великолепное животное! Неслыханно, чтобы у женщины был такой конь. Считалось, что представительницам прекрасного пола гораздо больше подходят вялые, безмятежные существа с кличками типа Леди или Принцесса. А отнюдь не исполинский, покрытый потом и пеной вороной жеребец по кличке Смерч. У Селима был конь с такой же кличкой. И когда Джанет увидела у цыган похожего жеребца, она сразу же решила, что он будет принадлежать ей и что она назовет его так же. Она купила его в конце июня. Достаточно было одного взгляда, чтобы влюбиться в этого голенастого, полуобъезженного двухгодка. Она сразу же поняла, что перед ней чистокровный арабский скакун, а через некоторое время уже договорилась о цене со старым цыганом, предводителем табора, которому хотелось отблагодарить ее за то, что она дала его людям провести несколько ночей под небом Гленкирка, несмотря на протесты хозяйки леди Анны.

— Ваше величество, спасибо тебе за ночлег и за корм нашим лошадям, — проговорил он, опустившись на колени.

Изумленная таким обращением, Джанет приказала ему подняться с земли:

— Я не королева, цыган.

Он взглянул на нее своими удивительно чистыми, бездонными глазами:

— Тебе не следовало покидать его, моя госпожа. Он и так будет велик, но, если бы ты осталась, он достиг бы еще больших высот. С минуту она от потрясения не могла произнести ни слова.

— Я вижу то, что не видят другие, моя госпожа. Тут уж ничего не поделаешь.

Она кивнула и, почувствовав, что дар речи вернулся к ней, сказала:

— Приведи коня завтра на конюшню. Я заплачу тебе. Золотом. Но не вздумай подменить жеребца! Старик усмехнулся:

— Чтобы меня потом разыскивали по всему свету? Она рассмеялась:

— По-моему, ты видишь много лишнего, цыган.

— Я вижу истину. Она отвернулась и ушла.

— Да пребудет с тобой Аллах! — крикнул вдогонку старик.

— И с тобой тоже, — не поворачиваясь, тихо ответила Джанет.

Отправляясь на прогулки верхом, Джанет неизменно брала с собой незаконнорожденного отпрыска Адама Хью Мора, который занимался выездкой Смерча.

Леди же Анна, напротив, почти всегда избегала встречаться с Рыжим Хью. Несмотря на то что он был единственным побочным ребенком Адама и родился еще до того, как леди Анна приехала в Гленкирк в качестве жены графа, она терпеть не могла Хью и его мать Джинни.

Родня Джинни жила и работала на землях Лесли так давно, что сейчас уже никто и не мог припомнить, когда это началось. Самой Джинни было шестнадцать лет, и она работала молочницей, когда на нее положил глаз Адам. Девушка потеряла невинность в двенадцатилетнем возрасте, но не была блудницей. Поэтому, когда она сказала Адаму, что ждет от него ребенка, пятнадцатилетний подросток знал, что она не лжет ему. Сын родился на день Святого Михаила, и всем сразу стало ясно, что он действительно от Адама. У него были отцовский нос, рот, родинка на ягодице и наконец рыжие волосы — фамильная метка всех Лесли. Благородная родня признала его за своего. На крестинах сам Патрик Лесли держал малыша на руках, а Адам выступал в роли крестного отца. Джинни переехала в небольшой собственный флигель, и ей была назначена ежегодная рента.

Она тихо и мирно растила ребенка, и довольно часто к ним заглядывал Адам. Время от времени молодой граф искал приюта в объятиях Джинни, ибо его собственная жена была холодной и чопорной девушкой. Однако Джинни теперь была осторожна и позаботилась о том, чтобы больше детей не было.

Хью было восемь лет, когда графиня впервые узнала о его существовании. Будучи беременной своим вторым ребенком и оплакивая смерть первенца Дональда, она несколько раз, выходя из церкви, натыкалась на рыжего мальчишку. Как-то она обнаружила на детской могилке своего сына пучок полевых цветов. Леди Анна была немало тронута этим. А когда подношения стали регулярными, она наконец остановила мальчика:

— Это ты кладешь цветы на могилу лорда Дональда?

— Да, мадам, — ответил тот.

— Зачем?

Рыжий Хью, никогда до этого не видевший в глаза графиню Гленхмркскую, невинно ответил:

— Он был моим братом. Потрясенная Анна спросила:

— А кто твоя мать?

— Джинни Мор, — ответил мальчик. — У нас в долине собственный домик.

— А отец? — Голос Анны предательски дрогнул.

— Лорд Адам, мам.

— А тебе известно, кто я?

— Нет, мэм.

— Я жена лорда Адама! — резко возвысив голос, произнесла она. — И я запрещаю тебе отныне бывать здесь! Мои дети не могут иметь ничего общего с выродками деревенской шлюхи! Вон отсюда!

Чтоб я тебя здесь больше не видела!

Мальчик убежал, а спустя несколько дней к Анне зашел поговорить ее свекор.

— Лесли никогда не отрекались от своей родни, — спокойно проговорил он. — Ты замужем за моим сыном вот уже шесть лет, и до сих пор он ни разу не попрекал тебя так, как другие мужья попрекают своих жен их прошлыми увлечениями И я не думаю, что он когда-нибудь сделает это, если, конечно, ты не станешь испытывать его терпение. Ты его жена, мать моих наследников. Все в твоих руках.

Этого выговора было достаточно. Больше они не говорили об этом ни с Адамом, ни с его отцом. А однажды, навещая в долине с благотворительной целью одну больную старуху, Анна обратила внимание на то, что на нее смотрит какая-то высокая, ширококостная женщина с темными волосами.

— Кто это? — тихо спросила она свою служанку Ганну. Та, нерешительно помявшись, ответила: