Онлайн книга «Золотая акула»
|
– Ну а бизнес как? – спросил чекист. – Да так, – покривился Вова. – Много пили… Потом пошли по лавкам за закупками. Черт знает, что закупать?.. Подхожу в итоге к одному арабу, ткнул пальцем в перчатки какие-то пластмассовые и говорю: «Вот это, но только много». – Перчатки-то ты продал? – спросил папаня. – Еще торгуются… – Не, Вова, – сказал я, – вряд ли я тебе что одолжу… – Да ты чего! – возмутился братец. – Я теперь уже все просек! Всю конъюнктуру! Я теперь… Как бы подтверждая правоту хозяина, угрожающе заблеял козел, упершись в меня стальным взором нетрезвых глаз. – Пшел! – отмахнулся я, случайно задев кистью руки козью морду. Оскорбленный Николай Азизович внезапно приподнялся на задние ноги, нависнув надо мной. Огромный, косматый чертяка, он едва не доставал рогами до потолка. Я заполошно подскочил со стула, но уйти из зоны атаки не успел, получив такой удар козлиным лобешником и рогами в грудь, что едва не улетел в камин. Николай Азизович встал надо мною, свирепо блея. – Место, паскуда! – заорал Володька, пиная козлищу ногой в бок. – Место, говорю! Меня подняли с пола, козла, приманив стаканом с пивом, удалили из подвала, и трапеза продолжилась. Застольные разговоры сводились к актуальной для всех присутствующих теме: чем-то предстояло заняться. Но чем? Отсиживаться в Володькином замке и хлестать водку ночами и днями желания не было, но нынешний российский озверелый капитализм, принесший нищенское существование работающим на нерегулярно выплачиваемую зарплату и жесточайшую конкуренцию в среде вольных предпринимателей, чьи дивиденды в основном от зарплаты трудового населения зависели, этот капитализм принуждал уже к изощренной деловой эквилибристике в обнаружении перспективных начинаний. – Тебе-то чего плакаться? – говорил папаня Володь-ке. – Продай дом, вот и средства. Хоть на «челнок», хоть на что… – Ты охренел, дед! Я его десять лет строил! Все, что зарабатывал, сюда вбухал! – Ну и что? – возражал папаня. – Вбухал он! А теперь любуется на свою виллу! А у самого уже Красную площадь через носки видно! – Пойду, подброшу псине жратвы, – поднялся из-за стола Вова. – Присоединяйся, Игорек, подышим природой… Мы вышли на темный морозный двор. – В самом деле, чего бы, твою мать, предпринять? – вздохнул братец. – Не дергайся, – сказал я. – Надумаем. Главное – живы. – Это – да! – внимательно на меня посмотрев, согласился Володя. – Это – с тобой не поспоришь! Когда мы вернулись в подвал, то застали там папаню, повествовавшего нашему гостю о своих военно-морских приключениях. – Glaube es, glaube es nicht [3] , – говорил папа, под влиянием горячительного напитка уже перешедший на хорошо ему известный язык германцев. – Значит, разгромили конвой, бултыхаюсь я в водице один-одинешенек, от холода сознание утрачиваю, и тут прямо передо мной из пучины рубка появляется… Черная, как салом натертая… Очнулся уже на подлодке, весь – нежно-лилового цвета, в мазуте, вокруг немцы. И знаешь, чем отогревали меня? Бабой, понял? Эксперименты они такие ставили, из концлагерей ниточка им тянулась… Мол, женское тело – лучший способ отогрева моряков… – И отогрели тебя? – усмехнулся Вова. – Как видишь, обалдуй… – А кроме отогрева еще чего-нибудь было? – Там не до чего-нибудь… А ну тебя, ботало… – Ну-ну, – кивнул Сергей заинтересованно. – Вообще-то у них приказ Дёница был, – продолжил папаня. – Пленных не брать. Но то ли эксперимент – баба, кстати, полька, из низшей, по-ихнему, расы… – А по-нашему – из очень даже высокой, – вставил неугомонный Вова. – Точно, дядя? Хорошенький попался экземпляр? – У-у! – сказал папаня и выразительно выдвинул вперед руки, обозначая бюст своей спасительницы. – На себе не показывай, – сказал Вова. – Почему? – Так мне один бывший зэк советовал… – А ну тебя! – отмахнулся папаня. – Да, – продолжил сокрушенно, – у них выбор имелся. Вся Европа, любая попа – выбирай, не хочу… Ну, та, моя, может, и не леди Макбет какая-нибудь… – Чего? – осклабился Вова. – Не путаешь с королевой Марго? – Насчет королевы – не знаю, – запыхтел папа возмущенно, – но уж поинтереснее была, чем кишка твоя… Прямая, блин! – Чего ты на моей бабе зациклился?! – посуровел Вова лицом. – Не доставай, дед! – Погоди, – зыркнул на Вову чекист. – У человека действительно уникальное прошлое… Обалдеть просто! Не то, что твой пляж в Эмиратах… – Ну, полно, полно, – сказал папа с той вальяжной застенчивостью, что бывает у генералов при вручении им орденов с комплиментами или же когда к ним уж очень явно подлизываются. – Н-да, – продолжил, – но что уж там никаких таких кондиционеров не имелось, точно. Северное море! На переборках иней, матрацы и простыни от конденсата мокрые… Вот. Ну да… Матрос у них, кроме того, погиб, и решили они меня на его место… – Русского? – удивился Сергей. – Объясняю почему. Тогда все сурово было, каждый член экипажа чуть ли не круглосуточно пахал, все расписывалось плотно, до деталей… И если два человека из экипажа гибли, гибла и лодка. Вот так. А Гиммлер еще послабление дал, сказал, что если один русский танкист будет находиться в команде с танкистами немецкими – это, мол, даже очень отлично и никакой угрозы тут нет. Главное, сказал, второго русского не брать, а то эти парни между собой снюхаются. Не, войдут в сговор! – вот как сказал. Да к тому же к концу войны уже такие потери немцы несли, что даже в С С славян брали. У них же целая казачья дивизия имелась. Наших, да, русаков, эсэсовцев. Вот и у меня интересное положеньице создалось. Не хочешь служить – пожалте за борт, это легко. Не хочешь за борт – упирайся. Выбора никакого. А с подводной лодки, как известно, не тиканешь… – В общем, дед встал на путь предательства, – изрек Вова. – Тебе, герою, просто судить, – смиренно отозвался папа. – Козлов дрессировщику. – И замолчал обиженно. – Я вас прошу, продолжайте, – сказал Сергей. – Ну вот… Приходим мы, значит, в город Киль, в порт. И дается нам пять дней на отдых. Это вместо положенных – то двадцати семи! В порту – мандраж, суета, конец войны близок – апрель сорок пятого на носу; немцы на нервах… Лодку – под железобетонный навес, от английских фугасов защищающий, к ней – шланги с водой, паром, электричеством и – пошли приборки-ремонт. После команда за город уехала с талонами на проституток в публичный дом для подводников, а меня, сирого, – в другой дом терпимости – в гестапо. |