Онлайн книга «Падение «Вавилона»»
|
— Вы на Николая Степановича не ссылайтесь, вы о себе, пожалуйста… И подробнее. — Он сказал: ты подпиши, а документ я заполню. — Но вы же не придурок, вроде… Тут я ответил так: — Вопрос не в том, придурок я или гений. Вопрос в том, что Николай Степанович — генерал, не терпящий обсуждения приказов. — Хорошо. А откуда появились тридцать пять тысяч долларов на вашем счете в банке? — Мне их дал Николай Степанович, — не моргнув глазом продолжал я дудеть в самую надежную дудку. — На возможные непредвиденные расходы. — Вот так сразу — взял и дал. Тридцать пять тысяч. — Не сразу. Частями, время от времени. Он говорил, что это наш оперативный стратегический запас. Я врал, уже веря самому себе. И все валил на бывшего своего начальника, сознавая: казнокрад Николай Степанович, конечно же, для моего следователя абсолютно и категорически недоступен и, возможно, плавает сейчас в своей панаме неторопливым брассом в бассейне какого-нибудь роскошного отеля, расположенного на берегу океана в штате Флорида, предоставив мне отдуваться за весь его финансово-агентурный аферизм… — То есть вы понимаете, о какой сумме идет речь? — спросил Иван Константинович с ощутимой угрозой. — Не понимаю. — О сумме более миллиона долларов. — Извините, но тогда я парюсь здесь за чужие радости. — Выбирайте выражения. — Я их как раз и выбираю. Самые доходчивые. — Анатолий, вам придется у нас задержаться. — На каком основании? — мягко вопросил я. Иван Константинович помедлил, затем со вздохом произнес: — Я буду откровенен, Толя. Вы взрослый мальчик, понимаете, с кем имеете дело, и уж, конечно, сознаете, что данную историю нам надо прояснить до конца. Поэтому предлагаю вам или сотрудничество, или конфронтацию. Как скажете, так и будет. — Сотрудничество, — не утрудившись раздумием, изрек я. — Еще одно доказательство, что вы не придурок, — констатировал мой следователь. — А теперь позвоните маме на работу и сообщите, что вы уехали на три дня к школьному приятелю на дачу. Из ящика стола он извлек трубку радиотелефона. Я в точности исполнил его приказ. Далее — началось! Нескончаемые допросы, полиграф, снова допросы… Скоро ситуация прояснилась для меня окончательно: я проходил в качестве свидетеля во внутреннем расследовании, поначалу фигурировал как соучастник преступного сговора и доверенное лицо перерожденца в генеральском мундире, но во мне быстро, что называется, разобрались, и по прошествии третьего дня Иван Константинович передал мне заклеенный почтовый конверт, не отмеченный никакой надписью, но явно содержащий некие бумаги. — Ваша трудовая книжка, — пояснил он. — Вы уволены с работы по сокращению штатов. — Я понял, — кивнул я, уже свыкшийся с мыслью, что с Индией, да и со всей моей прошлой жизнью пришла пора расстаться. Однако заметил: — В Бангалоре у меня осталась куча вещей… — Ах, Толя, — отозвался Иван Константинович, — вы даже не представляете, сколь мизерны ваши потери по сравнению с теми, какие вас ожидали первоначально!.. И я заткнулся. — Кстати, — задал Иван Константинович напоследок меркантильный вопрос, — вам в банке не выдавали карточку для снятия денег из банкомата? — Нет, — мотнул я головой, испытывая злорадное удовлетворение. — Обычно я приходил с книжкой к менеджеру, мы с ним хорошо знакомы… Он, собственно, мне и открыл счет. Зовут его Сешейя… — Свободен, — процедил инквизитор сквозь зубы. В том же военном автомобильчике с глухим кузовом, в народе именуемом «креветкой», я был доставлен с таинственного загородного объекта домой. Несмотря на то, что Иван Константинович в угрожающих выражениях предупреждал меня об обете молчания насчет всего приключившегося со мной за эти три памятных дня и снабдил правдоподобной легендой о внезапном завершении моей индийской эпопеи, я все-таки поведал маман о случившемся — правда, под честное ее слово о неразглашении… Возмущению маман не виделось конца и края. — Какая, к чертовой матери, «перестройка»! Та жа сталинская зона! — бушевала бывшая правоверная коммунистка. — Те же гестаповские ухваточки… Тебя пытали, сынок? — Не, даже кормили… — Баландой какой-нибудь? — Не, обед как обед. Гуляш, компот… — Они накормят! Гуляшом! Из человечины… Несмотря на данное мне обещание о соблюдении тайны прошедшего следствия, маман, переполненная негодованием и гражданской ущемленной гордостью, не только тайну широко разгласила, но и накатала жалобу в прокуратуру города, причем на мои стенающие возражения по поводу данного мероприятия отреагировала с надменной решимостью убежденного камикадзе: мол, скажем «нет» гэбэшному террору, кончилось время его, аминь! Маман, как понимаю, наивно воодушевили появившиеся в прессе критические статьи в адрес секретных коммунистических ведомств, и она решила внести свою лепту в дело нарождавшейся, ха-ха, демократии. Что ею руководило? Месть за прошлый каждодневный страх перед вездесущим ГБ, в чьей тени протекла вся ее жизнь — пусть сытая, заграничная?.. Или осознание конечной никчемности такой жизни? Кто знает? — А может, это ГРУ? Или еще какая-нибудь шпионская шарашка? — пытался умерить я ее пыл. — Все они — волчьи ягодки с одного и того же куста, — звучало непреклонное. Кстати, связавшись с бывшим мужем-полковником, мама выяснила, что ни в какую Флориду Николай Степанович с похищенными деньгами не бежал, а скончался сразу же после моего отъезда на территории Индии от обширного инфаркта, после чего, вероятно, наткнувшись на компромат в его бухгалтерии, компетентные дяди и затеяли расследование финансовых злоупотреблений некогда недоступного какому-либо контролю генерала. Очередным утром, когда я покидал квартиру, направляясь в институт, где намеревался подать заявление о своем восстановлении в составе студентов, на лестничной клетке мне встретились капитан милиции и двое военных — майор и лейтенант, выходящие из лифта. — О! — восхищенно присвистнул майор, всматриваясь в меня. — Никак Подкопаев Анатолий, мастер спорта по мордобитию и по бегу… — По какому-такому бегу? — спросил я неприязненно. — По бегу от призыва в армию, — с улыбкой пояснил майор. — Ах, мама, мама, что ты натворила! — сказал я майору. — А все по закону, Толя, — откликнулся он. — Вот, — указал на милицейскую шинель. — Имеем предписание, с нами представитель властей, так сказать… — Мне надо позвонить матери… — Мы сами позвоним. Ну, как договариваться будем?.. По— доброму, по-злому, а?.. |