Онлайн книга «Побег обреченных»
|
Звучали и другие определения на нюансах иных языков, профессору подвластных и органично присутствующих в его сознании. Выслушав несмелое предложение Ракитина вернуться в зал ожидания, дабы полюбопытствовать там, не находил ли кто-нибудь что-либо, он молча, набычившись, со стылым блеском в глазах, толкнул Александра к подножке вагона. Сказал: – О божьем замысле там быстрее ответ получишь. В вагон лезь! Крест заплечный. А гора моя – Голгофа номер два. По коридору шагали взаимно разобиженные, но, остановившись в проходе, переглянулись, выражая друг другу сочувствие: в тесном купе уже сидели двое мужчин – попутчики. Процедив без какого-либо тепла в голосе приветствие спутникам, Ракитин закинул на верхнюю полку рюкзак. Закинул ловко – рюкзак перевалился через бортик на положенное место, но провисший в петле ледоруб тюкнул острием в зеркальную полуоткрытую дверь, нежно звякнувшую осколком верхнего угла. Градов, обморочно прикрыв глаза, извлек из себя на коротком выдохе нервный смешок. – Саша, милый, – сказал с тоской. – Давай-ка лучше домой, а? На диван обетованный. Ляг и грусти. Привычное и самое для тебя подходящее занятие. Ракитин засопел, посуровев лицом, поскрипел зубами, подыскивая ответную колкость, но в этот момент по вагону прокатился заунывный призыв: – Чай, кому чай, чай… В проходе появилась проводница: полная, с раскисшими малиновыми губами и ломкой копной обесцвеченных волос. Расплывчатость ее форм успешно противостояла строгому покрою казенного кителя и юбки. Поравнявшись с Ракитиным и Градовым, скорбно созерцавшими осколки, она прервала свой монотонный клич, прозвучавший в силу инерции как «ча-ча-ча», а затем пустила в оборот слова пусть разрозненные, однако логически связанные: – Зеркало! Сейчас же… Начальник поезда… Только и бьют! И бьют только! – Ледоруб, – объяснял Ракитин тупо. – Мы… компенсируем, – обтекаемо увещевал профессор. В смущенном мычании попутчиков также угадывалось подтверждение, что зеркало повредили не из принципа и не по злому умыслу. – Я к вам зайду, и мы все уладим, – веско и вежливо заверил Ракитин. – А чай – давайте. С удовольствием. – Чай им!.. – фыркнула железнодорожная начальница, с неудовольствием подчиняясь ровному тону собеседника. Звякнуло тонкое стекло стаканов, и легли брусочки сахара на старенькую накрахмаленную салфеточку. Состоялось знакомство с попутчиками. Один – полный, стриженный «под горшок» таджик, трудно и протяжно дышавший – судя по всему, астматик, представился как Рудольф Ахундович; второй – с широкоскулым энергичным лицом и одновременно тусклыми, будто осовевшими, глазами назвался проще: Иван Иванович. Далее выяснилось: Рудольф Ахундович, заместитель директора комбината по снабжению, следует из командировки к месту проживания и работы, а Иван Иванович, занимающийся, по его краткому объяснению, вопросами экспорта черных и цветных металлов, исповедует обратную цель, направляясь по делам службы из мест обетованных в края чужедальние. Мало-помалу благодаря словоохотливости Рудольфа Ахундовича завязался разговор. – Друзья, да? – спрашивал он, вращая раскосыми глазами, дабы таким образом захватить в поле зрения Ракитина и Градова совместно. – Альпынист, да? – указал толстым коротким пальцем на злополучный ледоруб. – Какой вершина покорять? Километ сколько над уровень выш моря? – В груди его клокотало, голос срывался на еле слышный свистящий шепот, и спрашивал он с таким обилием жестов, что походил на глухонемого. – Учебный лагерь… – отвечал Ракитин уклончиво. – Еще непонятно… Как распределят… Все зависит от старшего товарища, – кивал на Градова. – Он – ветеран, идет на последнее свое восхождение… – На Памир балшой гора много-много, – предупреждал Рудольф Ахундович, зачем-то грозя пальцем. – Что ни гора – балшой гора. Алъпынист у нас – почетный человек. В гора идет, только зачэм идет, никто не понимает. Выртолет взял, полетел, все сверху увидел… – Молодые люди! – чеканно заметила появившаяся в коридоре проводница. – Вы, по-моему, хотели заглянуть… Зеркало, – уточнила строго и, покачивая внушительными бедрами, двинулась в служебное купе. Ракитин с обреченным видом приподнялся с полки. Мельком усмотрел в пострадавшем зеркале себя: небритого, изможденного, с покрасневшими глазами. Поплелся вслед за ней. Каждый шаг отдавался в голове тупым болезненным ударом. – Ну, – сказала проводница, подбоченясь. – Душа моя, – улыбнулся Ракитин обворожительно и нахально, по наитию впадая в какой-то пошловато-иронический, но, как ему представилось, единственно верный стиль беседы. – Присядем… Хотелось бы поговорить. Серьезно и доверительно. – Это насчет чего? – поинтересовалась проводница настороженно, заерзав на служебном диванчике. – С симпатичной женщиной, – с убеждением произнес Александр, – можно насчет всего. На любую тематику и проблематику. – Ты плати и… спать иди, – ответила женщина не дружественно. – Ишь, отыскался. Думают, раз в поезде, от семьи отвязались, так… – Да о чем ты, брось! – протянул Ракитин с упреком. – Тебя когда-нибудь преследовали неудачи? Ну на каждом шагу, степ бай степ? – Ну-у, – согласилась проводница, терпеливо превозмогая последние неуясненные слова. – Понимаешь, – поделился Ракитин раскаянно, – ограбили нас с братом. В городе. А мы издалека… – В общем, – моментально уяснив суть, проводница приподнялась, – платить отказываетесь?!. – Тихо! – приказал Александр внезапным, с угрозой, шепотом и быстро оглянулся по сторонам, отчего у женщины на лице проступил испуг. – Без паники, ненаглядная. Деньги за зеркало отработаем. Вагончик несвежий… А мы его отскоблим. Войди в положение… – прибавил уже по-свойски и подмигнул. – Два сортира и коридор, – сказала проводница как под гипнозом. – Чтоб блестели. Только ночью, а то это… разговоры. – И чай твой, – ввернул Александр, окончательно обнаглев. Проводница таинственно усмехнулась. – И доходят же люди… Ограбили их… Э-эх! – Она повела мощным плечом. – Пропойцы вы, мужики, отсюда все. У меня такой же ханурик. А ты-то… а? Молодой еще, а туда же… Ракитин горестно развел руками, вздохнув. – У зеркала… вроде угол всего отбит? – миролюбиво нахмурилась она. – Да там незаметно! – поддержал Александр воодушевленно. – Главное, лицо умещается, грудь… А угол, чего угол?! – Ну, в общем, два сортира и коридор. – Ночью. – Ну не днем же, вот ты… |