Книга Голгофа XX века. Том 1, страница 48 – Борис Сопельняк

В пять сорок пять колонна двинулась в сторону аэропорта «Внуково». Мела поземка. В проводах завывал ветер. От тридцатиградусного мороза потрескивали деревья. На улицах — ни души. Да и откуда им взяться:

2 января 1948 года был нерабочий день и москвичи отсыпались после новогодних праздников. При разработке операции было учтено и это: чем меньше свидетелей, тем лучше.

— Идиоты! — нарушил молчание один из попутчиков. — Кретины! Этим русским ничего нельзя доверять.

— Думаете, груз пострадал? — нервно покусывая усики, спросил другой.

— Не должен… Хотя, все возможно, — перешел он с русского на испанский. — Послушайте, Базан, скажите, наконец, прямо: вам удалось откупить самолет полностью или нет? Я хочу, чтобы там не было никого, кроме нас.

— Предварительное согласие я получил. Но вы же знаете, что посла к этому делу подключать нельзя, а без его письма «Аэрофлот» только обещает, но ничего не гарантирует. Нет, Конде, эту страну нам не понять, здесь все шиворот-навыворот! Я им говорю: покупаю весь рейс. Нельзя! Почему? Потому, что нельзя! Достаю пачку долларов. Теперь можно? Можно, если разрешит начальник. Снова достаю доллары. Вы не поверите, но у меня в кармане осталось всего девяносто долларов. Так что в Париже сяду на вашу шею.

— Ладно, сочтемся, — потирая озябшие уши, проворчал Конде. — Неужели это правда, что к концу дня мы будем в Праге, а к утру в Париже? Надоела Москва, до чертиков надоела. Хочу домой, хочу в Буэнос-Айрес!

— Если учесть, что мы не с пустыми руками, встретить нас должны достойно, — заговорщически подмигнул Базан.

— Я надеюсь… А президенту доложу сам. Думаю, что господин Перон будет доволен.

— Кажется, подъезжаем, — прильнул к стеклу Базан.

Старенький «Дуглас» уже прогревал моторы, какие-то люди сбросили чемоданы на землю, и грузовик тут же умчался. Конде шагнул было к чемоданам, но его позвали к стойке регистрации, и, обречено махнув рукой, он поплелся заполнять какие-то бланки и декларации. Вскоре появился побледневший до синевы Базан, да к тому же не один, а в сопровождении молодцеватого летчика и миловидной женщины.

— Генерал Захаров, — протянул он руку. — А это моя жена. Будем вашими попутчиками.

— Я, с вашего позволения, тоже, — вынырнул из-за его спины невысокий толстячок. — Кароль Фридман, — приподнял он шляпу. — Чехословацкие деревообрабатывающие заводы.

— А как же?.. Но мы же хотели… Мы аргентинские дипломаты. У нас дипломатический багаж, — начал было Конде.

— Ничего, разместимся, — широко улыбнулся генерал. — Я налегке, товарищ Кароль — тоже, так что места для ваших чемоданов хватит. А нам надо лететь. По делам службы, — сухо добавил он.

Конде обречено рухнул в кресло и достал фляжку с коньяком. Но это был не последний удар. Если бы Конде знал, что ждет его впереди, незадачливый аргентинец немедленно отменил бы так тщательно разработанную операцию, вернулся в уютный номер «Гранд-отеля» и потягивал бы коньяк в обществе коллег, а не тех, с кем ему предстоит познакомиться. Конде тоскливо поглядывал то на часы, то на стоящие на морозе чемоданы. Пролетел час, пошел другой… Наконец влетел запыхавшийся Базан.

— Конде, ради бога! Двадцать долларов! Быстрее! Я вас умоляю, быстрее, — протянул он руку.

— Но я наличных не держу, — пожал тот плечами. — У меня чековая книжка. А что случилось?

— Перевес! — воздел он руки к небу. — У меня перевес!

— Какой перевес? Что за перевес?

— Мой чемодан тяжелее вашего. Надо доплатить. Сто десять долларов! А у меня девяносто. Быстрее, двадцать долларов. Иначе все летит к черту! — сорвался он на визг.

— Не волнуйтесь, Базан. Я выпишу, какие проблемы.

— Да не берут они чеки! Не берут, черт бы их всех побрал!

И тут появился суровый представитель «Аэрофлота».

— Господин Базан, — строго спросил он, — вы намерены оплатить перевес или нет?

— Или нет… Наличных у меня нет, — вывернул он карманы.

— Тогда я вас снимаю с рейса.

— А можно так, — вмешался Конде, — он не летит, а его багаж беру я?

— Нет, так нельзя. Багаж оформлен на имя господина Базана, значит, либо он летит вместе со своим багажом, либо остается с этим чемоданом на земле… Но вы не расстраивайтесь, — смягчился «аэрофлотовец», — послезавтра будет точно такой же рейс. Ваш билет я переоформлю на четвертое января, а чемодан постоит на Складе: там хоть и холодно, но охрана надежная.

— Нет-нет! — вскинулся Базан. — То есть, да-да. Четвертого я полечу, а чемодан заберу — пусть стоит дома.

— Правильно, — поднялся Конде. — Не огорчайтесь, днем раньше, днем позже — какая разница. А я вас буду ждать в Праге… Само собой, вместе с этим нелепым чемоданом, — многозначительно добавил он. — До встречи.

— До встречи, — протянул руку со всем смирившийся Базан. — Довезите в сохранности, — кивнул он за окно.

— Довезу, — убежденно кивнул Конде и направился к самолету.

Знал бы атташе аргентинского посольства Педро Конде, как будут развиваться события, никогда бы не давал таких легкомысленных обещаний. Недаром говорят, что человек предполагает, а Бог располагает.

А пока что видавший виды «Дуглас», натужно крутя винтами, карабкался к разбухшим от снега облакам. Пассажиры дремали, стюардесса готовила завтрак, бортмеханик возился в своем углу, радист слушал музыку, а командир, передав штурвал второму пилоту, расслабленно откинулся в кресле и смежил веки. На какое-то мгновенье он даже заснул, но тут же со стороны солнца появились «мессеры» и зашли в хвост его машины. Еще секунда, и застучат пулеметы, но Петр Михайлов не зеленый лейтенантик, он Герой Советского Союза и выбирался не из таких передряг: штурвал от себя, левую ногу до отказа — и на крутом вираже вниз, к земле.

— Вы что, командир?! Я же не удержу! — услышал он знакомый голос и тут же проснулся.

— Извини, — виновато встряхнулся он и покосился на второго пилота. — Проклятый сон! Одно и то же, одно и то же… Неужели никогда не пройдет?

— Пройдет. Я тоже не раз горел наяву, а потом — целый год во сне. Ничего, прошло, сплю как убитый.

— Но пулеметы. Как назойливо стучат пулеметы, — поморщился командир.

— Галлюцинация. Пройдет…

— Буду ждать, — вздохнул командир и снова прислушался. — Но стук-то есть. Неужели не слышишь? Бортмеханик, — позвал он. — Володя, а ты ничего не слышишь?

— Может быть, клапаны? Самолет-то дряхленький.

— Какие еще клапаны! — раздраженно бросил командир. — Стук-то не в моторах, а где-то здесь, внутри, — обвел он глазами кабину. — А ну-ка, пройдись по салону, возможно, это эхо, и стучит где-то там…

— Есть, — привычно кивнул механик и шагнул в салон.

Привычно дребезжат заклепки, покашливают затасканные моторы, поскрипывают тяги… И вдруг, тук-тук, тук-тук-тук! Механик насторожился: ведь каждый новый звук — для него признак неисправности. Замер. И снова, тук-тук, тук-тук-тук!