Книга Три мешка хитростей, страница 74 – Дарья Донцова

– Бери, бери, от чистого сердца, – настаивала бухгалтерша.

– Что я, альфонс какой, – пробурчал Ярослав, – у бабы вещи брать, небось у самой зарплата – кот наплакал, лучше детям шоколадку купи, а рубашку мужу снеси.

Валентина вздохнула:

– Одинокой живу, сама себе хозяйка… Возьми, не обижай. А если совсем даром не хочешь, то почини мне за рубашку кресло. В субботу придешь?

В колонии существовала небольшая мебельная мастерская, и Валентина знала, что Ярослав работает там столяром.

– Хорошо, – неожиданно согласился Рюриков.

В субботу он и впрямь явился к Вале. Жила женщина в бараке, на первом этаже, в крохотной комнатушке.

– Да, – вздохнул Ярослав, – чего линолеум не поменяешь? Весь сопрел уж!

– Без толку его стелить, – отмахнулась бухгалтерша, – сыро очень, за полгода сгнивает, домик-то наш на болоте стоит.

Рюриков покачал головой и взялся за инструменты. Руки у него были приделаны куда следует, кресло вмиг приобрело товарный вид. Валя угостила мастера обедом. Ярослав съел тарелку куриного супа и одобрил:

– Здорово готовишь, прямо ресторан! Больше починить нечего?

– У буфета дверцы расшатались…

Так начался их роман. Через полгода Ярик, как звала его Валя, стал чувствовать себя хозяином в маленькой комнатенке. Да он и вел себя по-хозяйски: переклеил обои, побелил потолок.

Двадцать первого января, в день рождения Вали, Ярослав сказал ей:

– Поехали.

– Куда?

– Не спрашивай, пошли.

Валечка покорно взяла любовника под руку. Они сели на автобус, добрались до «Братиславской», дошли до новенького дома, поднялись в квартиру.

– Что это? – несказанно удивилась Валя, увидав, как любовник своим ключом открывает дверь.

– Входи, – предложил Ярослав.

Они прошли на просторную кухню, где стояли только две табуретки.

– Садись, – приказал мужик и без всякой паузы добавил: – Это наша квартира.

– Чья? – недоумевала женщина.

– Твоя и моя, – спокойно пояснил мужчина, – погоди минутку.

Он пошел в комнату и вернулся, держа в руках небольшой букет:

– Уж извини, не приучен слова всякие говорить, в общем, выходи за меня замуж!

Валентина чуть не свалилась с табуретки. Потом они долго сидели на пустой кухне, и Рюриков говорил без остановки, в основном о том, как хорошо они станут жить.

Расписалась пара без всякого шума. Валя понимала, что у мужа имеются деньги. Во-первых, квартира, хоть и в Марьино, но двухкомнатная, новая… Во-вторых, они приобрели мебель. Правда, не шикарную, но вполне хорошую спальню, гостиную и кухню.

– Что же ты себе продукты не покупал и одежду? – поинтересовалась один раз Валя.

– Долг мне отдали недавно, – пояснил Ярик, – вот только что…

Потом, спустя какое-то время, он попросил:

– Слышь, Валюша, съезди к одной старушке да расскажи ей такую историю…

Валентина невероятно удивилась и принялась расспрашивать мужа:

– Кто эта, Клавдия Васильевна? Кем тебе приходится?

Супруг тяжело вздохнул, но пояснил:

– На зоне, в Коломне, парень со мной сидел, Яков Сироткин. Он все материнские деньги ко мне в «Просторы» вложил, ну и сгорели сбережения…

Валентина слушала крайне внимательно. В целях безопасности заключенного – в тюрьме и на зоне могли оказаться люди, пострадавшие в результате обвала финансовой пирамиды, – в личном деле Рюрикова не стояло никаких подробностей, документ пересекала темно-зеленая полоса, и сотрудники исправительных заведений вопросов не задавали. Но Валентине Ярослав открыл правду, добавив в конце:

– Деньги все пропали, теперь я, считай, что нищий… Парень мне жизнь спас, – продолжал муж, – скорешились мы с ним, вдвоем на зоне легче. Уж очень он убивался, что мать без денег осталась… Я ему так правды и не открыл, боялся, что друга потеряю. Все собирался, собирался, да не успел. Умер Яша, аппендицит приключился, а в колонии, сама знаешь, медицина неторопливая, перитонит начался, и все, перекинулся Сироткин. Теперь вот долг мне вернули, большой, отвези бабке две тысячи.

Валентина съездила на Таганку, а потом, по просьбе супруга, стала посылать Клавдии Васильевне каждый месяц дотацию.

– Ярик очень добрый человек, – поясняла бухгалтерша, – его совесть мучает, что стольких людей обездолил. Мы с ним, правда, никогда на эту тему не беседуем, но, знаю, переживает страшно, поэтому и матери вашей деньги шлет.

– Какой матери?

– Клавдии Васильевне Сироткиной, – удивленно ответила Валентина.

Я мигом прикусила язык. О черт! Совсем забыла, что прикинулась старухиной дочерью.

– Скажите, а Рюриков еще сидит?

Валя кивнула.

– И выходит только по субботам и воскресеньям?

– Да.

– До этой колонии в Коломне находился?

– Точно.

– И с Сироткиным Яковом, покойным, там познакомился? – Я растерянно глянула в окно на кучу ржавого металлолома. – Ладно, извини тогда. Думала, дуришь бабку.

– Ничего, ничего, – обрадованно воскликнула бухгалтерша, – понимаю, подозрительно выглядит, но все исключительно из-за доброты Ярика… Ты, сделай милость, никому не рассказывай, а то налетят, денег у мужа, ей-богу, нет, живем очень скромно. Я окинула взглядом ее плотно сбитую фигуру, облаченную в простую майку и дешевую юбку. Да, одевается дама на Черкизовском рынке, и в ушах у нее покачиваются дешевые серебряные «висюльки»… Но в версию полного отсутствия средств как-то не верится. Ведь появилась же откуда-то, словно по мановению волшебной палочки, квартира, потом мебель…

– Но меня, честно говоря, совершенно не волнует размер кубышки Рюрикова…

– Как хоть тебя зовут? – внезапно поинтересовалась Валентина.

– Виола Тараканова.

– Передам мужу, что сестра Сироткина приходила.

– Ладно, – согласилась я.

На улице неожиданно похолодало, и из серых, нависших над городом туч посыпался мелкий противный дождик. Но мне было жарко, и я побежала к метро, не замечая луж.