Книга Беда, страница 64 – Джесси Келлерман

Инигес приподнял руку:

— Какая мне разница, сожалеете вы или нет? Это всего лишь слова. Какая от них польза?

— Никакой.

— Верно. Никакой. Так что не трудитесь сообщать мне о своих сожалениях.

— Я… — Он хотел добавить извинения, но оборвал себя: — Хорошо, не буду.

— Вас послал ко мне ваш психотерапевт?

— Нет.

— Я к психотерапевтам не хожу, — сказал Инигес.

— Не каждому это подходит.

— Подходит тем, кто сам не умеет справляться с проблемами.

— Это… пожалуй, верно.

— Вас послал ваш адвокат.

— Он бы меня прикончил, если б знал об этом.

— Так что? Паломничество? — Инигес скривил губы. — Право, не знаю. Я впустил вас в дом, налил кофе, предложил пирога. Надеюсь, вы меня хоть сколько-то развлечете. Приведите причину, почему бы мне вас не поколотить?

Джона промолчал.

— Я парень крепкий, — продолжал Инигес. — У вас рост, должно быть, пять футов одиннадцать. Угадал?

— Одиннадцать с половиной.

— Вес сто восемдесят пять фунтов?

— Около того.

— О’кей. Так скажите же, почему я не стану ломать вам руку. — Инигес отхлебнул кофе, его пальцы сдавили кружку, словно шею врага. — Тридцать секунд.

Джона заговорил:

— Этот несчастный случай…

— Не называйте это несчастным случаем!

Джона промолчал.

Инигес сказал:

— Чувствуете себя жалким подонком.

— Чувствую.

— Хреново, значит.

— Понимаю, что вас это нисколько не интересует…

— Я уже сказал: не извиняйтесь.

— Я не буду, — сказал Джона. — Я не пытаюсь вызвать у вас сочувствие.

— И не вызовете.

— Хорошо, — сказал Джона. — Однако то, что случилось в ту ночь, — это была ошибка.

Инигес кивнул:

— Знаете что? Я про вас и не думал ни минуты.

— Вы подали на меня в суд.

— Да.

Джона промолчал.

— Считаете, это несправедливо? — спросил Инигес.

— Не очень-то.

— Верно. По-моему, тоже. Хреново, значит.

Джона отставил кружку.

— Вы правы, — сказал он. — Это не был несчастный случай.

— Вот как?

— Да.

— Хотите, чтобы я позвонил Роберто? Скажете это ему напрямую.

— Ваш брат погиб из-за Ив Джонс. — Он приостановился, облизал губы. — И вам это известно, однако вы подали иск против меня.

— Ясно. Вы у нас — комитет истины и справедливости, — усмехнулся Инигес. — Позвольте вам кое-что сказать. Насчет вас и меня: у нас с вами нет общих интересов.

Джона сказал:

— Я ни на что и не рассчитывал.

— У вас права нет рассчитывать.

— Конечно.

Двадцать раз успели тик-такнуть напольные часы;

Инигес барабанил пальцами по колену. Затем он поднялся, подошел к стеллажу, отыскал диск, не прибегая к своему каталогу. Повернул регулировку звука на восемь часов и сунул диск в проигрыватель.

Гитарное соло, мелодия знойно колеблется между джазом и латино, ее подпирает контрабас, пульсирует ритмично, словно сердце самой музыки. Три шага вперед, один назад, разворачивается минорная гамма.

Инигес пояснил:

— Контрабас — это Рэймонд.

— Я не знал, что он был музыкантом.

— Ничего вы, на хрен, не знали, — сказал Инигес. — Потому я поставил вам эту музыку. Чтобы вы что-то узнали о нем.

Гитара отступила, первую партию вел контрабас. Раньше Джона думал, слот на контрабасе — мрачняк, но Рэймонд играл ясно, без излишеств, ноты повисали елочными игрушками, цепляясь за верхний регистр, и, словно устыдясь того, что потребовали к себе внимания, соскальзывали, скромные, по грифу к первоначальному ритму. И снова гитара берет верх, а Рэймонд Инигес подыгрывает ей.

Инигес нажал СТОП.

— Наша мать, — заговорил он, — оставляла нас вдвоем, когда мне было семь лет, а ему четыре. Тогда я и приспособился готовить так, чтобы не отрезать себе пальцы и его накормить. Я учил его играть на контрабасе. Он был моим маленьким братиком. Единственным моим братом. Теперь вы кое-что знаете.

Джона сказал:

— Очень красивая мелодия.

— Я играл это ему. Его это успокаивало. — Инигес приподнял очки и потер мертвые глаза.

Долгое молчание.

— Эта женщина до добра не доведет.

Джона промолчал.

— Она вам звонит?

— Да.

— У нас тоже с этого началось.

— Она ворвалась в мою квартиру. Явилась домой к моим родителям на Благодарение.

Инигес кивнул. Он повернулся и вышел в коридор.

— Принесите мою кружку.

Вернувшись в кухню, он вытащил коробку с пакетиками заменителя сахара, достал молоко, взял кофеварку. Каждому движению предшествовала кратчайшая пауза, микромолитва перед тем, как пальцы слепца сомкнутся на нужном предмете. Казалось, он ориентируется с легкостью, и Джона ничего бы не заметил, если бы не следил так пристально.

— Она снимала все. В ту ночь, когда он был убит. — Джона боялся реакции Инигеса на это безлико-пассивное сказуемое, но Инигес либо не обратил внимания, либо решил не придираться. — Она знала, что происходит, но ни словом не предупредила.

— Она сказала моему брату, что это художественный проект.

Молчание.

— Она звонила сюда. Говорила, что она его подружка. — Инигес мрачно улыбнулся. — Для меня это была большая новость. Рэймонд обзавелся подружкой, фантастика. У него с восьмидесятых годов девушки не было. Я рассказал жене, она даже заплакала от радости. Она беспокоилась о нем больше, чем обо мне, даже после того, как он… И вот эта женщина — в прошлом году она вела какие-то занятия в «Биконе» — принялась с ним заигрывать. Можете себе представить, как это действовало на такого парня, как он. Из-за нее он нарушал режим. Перестал принимать лекарства, перестал являться на собрания, фактически снова оказался на улице. Пока он принимал лекарства, проблем не было, годами не было, и вдруг в одночасье все прахом. Они пригрозились выгнать его, он подрался с кем-то из персонала. Это был не он. Рэймонд лез в драку, только если его напугать, а в «Биконе» мне сказали, что он сделался агрессивным. Такого никогда не случалось.

Джона вспомнил ту историю с бейсбольной битой, но промолчал.