Онлайн книга «Чудовище без красавицы»
|
Во рту сверкали два ряда идеально ровных и белых зубов. Или ей просто повезло от природы, или она потратила целое состояние, добиваясь «голливудских» клыков. – А если я ничего не куплю? – Ну и что? Посмотрите на работы, получите удовольствие… Оценив такую редкостную приветливость, я осмелела и, показав на пакет, спросила: – Хочу выставить пейзаж. Девушка сделалась еще любезней: – Так вы художница? Отчего сразу не сказали? Вам сюда, налево по коридору, комната номер семь. – Простите, но хотелось бы сначала показать работу Маше Говоровой. – Она как раз там сидит, – пояснила девушка. – Мария Леонидовна и принимает работы. Я пошла в указанном направлении, чувствуя спиной, как она смотрит мне вслед. Седьмая комната оказалась огромным помещением, заставленным всякой всячиной. Гнутая мебель из бамбука, антикварный диван с высокой спинкой и полочкой, куда когда-то ставили белых слоников, целая куча статуэток, этажерочек, масса картин, прислоненных к стенам, впрочем, они еще и теснились повсюду на стенах так, что рамы касались друг друга. Диссонансом в этой лавке старьевщика был компьютер, помещенный на письменном столе производства мастеров времен Павла I. Словом, контраст между светлым, по-современному обставленным холлом и седьмой комнатой был разительный. Зато девушка, ловко гонявшая по экрану курсор, выглядела так, как в моем понимании должна выглядеть художница: худенькая, даже хрупкая, темные волосы, стянутые на затылке в хвост, лицо практически не накрашено, одета она в мешковатый свитер, а на шее и запястьях тьма бус, браслетов, нитяных и кожаных фенечек… – Вы ко мне? – спросила Маша. Я кивнула. – Слушаю, – вежливо, но достаточно холодно продолжила Говорова. – Я хотела выставить в вашей галерее пейзаж… Маша окинула меня оценивающим взглядом, в ее глубоко посаженных карих глазах мелькнуло легкое раздражение, но она проговорила: – Работа у вас с собой, она одна? Я вытащила картину из пакета и положила на роскошный стол. – Вот. Вся кровь бросилась Говоровой в лицо, очевидно, у нее онемели ноги и руки, да и язык в придачу, потому что Маша выпустила мышку и минуты две смотрела на золотой луч, падавший на верхушки елей. Потом наконец Говорова собралась с духом и прошептала: – Где вы взяли эту вещь? – Лена Федулова попросила ее спрятать, – пустилась я в подробные объяснения. – Боялась, что картина попадет в опись и не окажется на вернисаже… Маша молча выслушала рассказ, потом вздохнула: – Значит, вы дружили с Леной. Странно, однако, что я вас никогда у нее не встречала… – Мы не приятельствовали, хотя находились в прекрасных отношениях, я преподавала Никите немецкий. – Гувернантка, значит, – произнесла Маша, не отрывая взгляда от пейзажа. – Не совсем, я репетитор, у Никиты, кроме меня, была няня… Но она сразу уволилась, когда… Вы в курсе неприятности, которая случилась с Павлом? Маша кивнула. – Няня и домработница уволились сразу, – продолжала я. – Они обе мне не нравились, – неожиданно сказала Говорова. – Нянька такая неприветливая была, она, по-моему, терпеть не могла хозяев, а домработница вечно ныла и жаловалась на больную спину. Я еще удивлялась, отчего Лена их держит, платит большие деньги и выносит откровенное хамство, по крайней мере, от няни… – Ну уж не такие сверхдоходы приносит это ремесло, – улыбнулась я, – больше хлопот. Дети бывают разные, хотя Никитка очень милый, мне его жутко жаль, надеюсь, что он поправится… – А он заболел? – удивилась Маша. – Вы ничего не знаете! – ахнула я. Говорова неожиданно побледнела: – Что случилось? Узнав правду, она потянулась к крохотной дамской сумочке, вытащила ингалятор и, выпустив себе в рот пахучее облачко, устало сказала: – У меня астма, стоит чуть-чуть понервничать, как начинается приступ. Боже, какой ужас вы рассказали. Где лежит несчастный ребенок? Может, ему помощь нужна? Или еды принести, соки, фрукты… Получается, что он сиротой остался… Отец в тюрьме, мать погибла, бабушка в клинике. – Он в реанимации, в Морозовской больнице, – объяснила я, – звоню туда два раза в день, но он пока не пришел в себя, никакие передачи для него не принимают и посещений не разрешают… Говорова опять вынула ингалятор, вновь в воздухе повис резкий, даже едкий запах. – Спасибо вам, – сказала Маша, – пейзаж оставьте, я его сегодня же вывешу на лучшее место, деньги, когда продастся, передам Марье Михайловне, кстати, как она? Я развела руками: – Не знаю, ее увезли без меня по «Скорой». – Ну… – начала Маша, но тут дверь ее кабинета с треском распахнулась, стукнувшись ручкой о полку. Стоявшая на самом ветру фигурка покачнулась и рухнула вниз, превратившись в груду осколков на полу. – Нельзя ли поаккуратней? – сердито выкрикнула Говорова. – Не зуди, – раздалось из коридора, и в кабинет ввалился мордастый парень в отличном кожаном плаще. За ним плыл шлейф запахов: дорогой одеколон, элитные сигареты… – Где мои деньги, – завел юноша, покачиваясь с носка на пятку, – где милые, славные, заработанные кровью бабки? Говорова быстро выдвинула ящик стола и протянула ему пухлый конверт: – Возьми, Илья, и уходи, не видишь, я занята… – Ну цирлих-манирлих, – прокукарекал Илья и плюхнулся в одно из бамбуковых кресел, – денежки счет любят! Сунула кота в мешке… Хрупкое креслице жалобно взвизгнуло под его весом. – Осторожней! – закричала Маша. – Перебьешься, – отмахнулся нежданный гость и, вывалив на колени гору зеленых банкнот, начал считать: – Раз, два, три… Маша вновь покраснела. Наверное, с такими сосудами ей трудно заниматься бизнесом, даже таким элегантным, как торговля живописью: вся гамма чувств тут же отражается на лице. – Илья, ты опять пьян! |