Книга ПЗХФЧЩ!, страница 83 – Всеволод Бенигсен

— Ну, если только прогуляться, — ответил я.

Лена посмотрела на меня.

— Я могу тебе сестру доверить?

Я стал судорожно соображать, о каком доверии идет речь. Если Оксана будет так же крутить передо мной попкой, то вряд ли я устою.

— Убивать я ее не буду, — выкрутился я. Прозвучало это так, словно я отказывался от заманчивого предложения.

— Ты ее приведешь домой. Ок.

Я кивнул.

Лена подхватила полотенце и побрела домой. Мы с Оксаной отправились по улице в сторону моря. Все дальнейшее путешествие было сплошным весельем. По дороге Оксана постоянно теряла шлепанцы и включала на полную громкость свой мобильный, на котором были исключительно песни Аллегровой. При этом она им громко подпевала, а на мое: «Да ну выключи ты уже», капризно говорила: «Сейчас закончится, выключу!» Море если и приближалось, то с черепашьей скоростью, почти как в мой первый день, потому что Оксана затаскивала меня во все открытые кафе, чтобы «дернуть еще по пивасику». При этом в каждом кафе она устраивала какие-то сцены, ссорилась с официантами и официантками, громко ругала сервис, рассказывала мне о своем житье-бытье, придумывая все новые и новые детали. Я уже ничему не верил, а слушал ее рассказы, как слушают щебетание птиц или плеск волн. Параллельно она передразнивала меня, пародируя «маасковскую» речь и укоряла меня в том, что я неправильно «хаварю» по-русски, что меня сильно веселило.

— Ну, чё ты, блядь, ржешь? Вот скажи «Одесса».

— Одесса.

— Да не А-адесса, а Одесса.

— Одесса.

— Нет, это пиздец как ужасно.

— Блин, Оксан! Ты с Украины, а я «с Москвы»! С какой это стати ты меня учишь русскому? Я же тебя не учу украинскому.

— Ты шо, хонишь?! — делала она большие глаза. — Ты ж неправильно хаваришь!

Я махнул рукой.

— А я как тебя увидела, я, блядь, сразу поняла: ты реальный чел.

— Ты это уже говорила.

— А знаешь, как можно проверить, реальный чел или нет?

— И как? — усмехнулся я.

— Слабо со мной завтра встретиться? Вот тогда я пойму, реальный ты или нет.

— Да не вопрос, — пожал я плечами. — Где?

— Да хоть на углу моей и Екатерининской. В два дня, идет?

— Договорились.

— Отлично.

Она тут же включила на своем мобильном Аллегрову и стала громко петь: «Чужая, чужая, чужа-я-я-я-я-я-я тебе, мой родной!» Посетители в кафе стали на нас оборачиваться. Мне вдруг сделалось так смешно, что я захохотал в полный голос, что только добавило внимания окружающих к нашему столику. Если бы мне пару часов назад сказали, что я буду шататься по городу с полураздетой выпившей девицей, которая будет учить меня русскому языку, говорить «ты шо, хонишь» и громко петь Аллегрову, я бы просто не поверил.

— Ладно, пошли, — сказал я, отсмеявшись. Встал и бросил несколько купюр на столик. — А то так до моря и к утру не дойдем.

Минут через двадцать мы наконец услышали тихий плеск волн и спустились к пляжу. Было темно и ветрено. Оксана уже была сильно пьяна. Заслышав музыку из пляжного бара, она тут же скинула шлепанцы и начала плясать. Закружила в танце какого-то пожилого прохожего (который, впрочем, не возражал). Потом стала требовать еще выпивки.

— Тебе хватит, — вяло отбивался я.

— Ты шо, мой папа? Ты реальный чел или нереальный?

— Нереальный.

— Нет, так не пойдет! Я хочу пить и танцевать! Пошли в этот бар.

Я посмотрел в сторону бара. Там сидели какие-то малосимпатичные ребята и хмуро тянули пиво. Музыка была что-то среднее между блатняком и попсой восьмидесятых. Я представил, как она начнет танцевать на заляпанном пивом деревянном столе в своем узеньком топике с просвечивающимися сосками и шортиках тире трусиках, задирать этих парней и с тоской подумал, к чему это в конце приведет.

— Ты же хотела к морю! — сказал я, присаживаясь на какой-то каменный выступ. — Ну, вот мы у моря.

— Но не сидеть же тут вечно!

— Да не хочу я в бар идти! Я с тобой пошел гулять, а не со всей ночной Одессой.

— Тогда пошли купаться. Слабо, Ма-а-а-асква? Голышом? Ну?

Из двух вариантов я выбрал третий. Притянул ее к себе на колени и впился в губы. Она безропотно ответила на поцелуй и тут же принялась ерзать на моей коленке задом. Ее язык шарил по моим зубам и деснам. Я просунул руки к ней под топик и стал гладить напрягшиеся соски. Я почувствовал, что меня сейчас разорвет от возбуждения.

— Я знала, что ты реальный чел, — сказала она, оторвавшись от моих губ.

— Холодно, — сказал я. — А ты почти голая. Может, потихоньку двинемся обратно?

— Я хочу пива.

— Я тебе куплю пива по дороге.

— И сигареты!

Мы выбрели в какую-то аллею.

— Слушай, — сказал я. — Пилить пешком неохота.

— Та ты на приколе! Какой «пилить»? Щас фару словим.

— Чё словим?

— Фару, Ма-а-а-асква!

Она подошла к одинокому такси, которое, видимо, дожидалось как раз таких, как мы, — пьяных и нежадных.

— Тридцать! — выкрикнула она таксисту. Тот радостно закивал головой — еще бы! За тридцать гривен можно не то что пару кварталов проехать, а и до Большого фонтана смотаться, что в получасе езды.

Я не стал спорить. В такси Оксана, конечно, потребовала сменить радиостанцию и, найдя нужную, сама увеличила громкость до запредельной. Таксист только усмехнулся. Слава богу, ехали мы минут пять. Вышли у ее дома. По иронии судьбы они с сестрой жили на той же улице, что и Е., — буквально в паре кварталов, только на другой стороне.

— В гости не зову, — сказала Оксана. Ее веки были полуопущены — серьезная стадия опьянения.

— Я и не напрашиваюсь.

— Просто там сестра… И ребенок ее…

Она прижалась ко мне и впилась в губы. В этот момент что-то вспыхнуло. Я вздрогнул и оторвался от Оксаны. Неподалеку от нас пара выпивших ребят взорвали петарду. Тут же откуда ни возьмись выскочила полицейская машина. Я подивился такой оперативности, хотя и до этого замечал, что одесская полиция колесит по городу круглосуточно. Полицейские вышли из машины и попросили молодых людей поднять руки.

— Она стреляет? — шутливо, но несколько нагло, учитывая ситуацию, спросил один из ребят, указывая на кобуру одного из полицейских.

Я подумал, что полицейский скажет что-то типа: «Стреляет, епти, так, что тебе, сука, мало не покажется». Однако тот в лучших традициях американских боевиков проигнорировал вопрос, а только сухо, но вежливо повторил просьбу поднять руки.

— Зайдем в подъезд, — поежилась Оксана.