
Онлайн книга «Белый цвет боли»
![]() — Кому из вас пришло в голову пройтись по секс‑шопам? — его пальцы привычно подняли мою голову за подбородок. Я нерешительно проговорила: — Мы только в один… — Худший, — кивнул Ларс. — Разве? Там было много всякого… — Много не значит качественно. Вы выбрали худший из всех мне известных. Хотелось поинтересоваться, как часто он бывает в подобных заведениях и по какому поводу, если так хорошо знает какой лучший, а какой хуже, но спрашивать не пришлось, Ларс объяснил сам. — Я, когда готовил комнату боли для тебя, обошел все магазины Стокгольма, пока не нашел лучшее, а вы сами для себя купили первое попавшееся в ближайшей помойке. Потому сегодня полноценного шибари не будет, я и Тому запретил использовать ту веревку, что принесли вы. Так что прости, висеть под потолком тебе сегодня не придется. Он смотрел с насмешливым вызовом. Я решила подыграть. Нет, не подыграть, у меня было именно такое настроение, потому склонила голову: — Да, господин… Физически не могла заставить себя произнести слово «хозяин», язык не поворачивался, это ассоциировалось с подвалом. — Совсем с ума сошла? Но твоя покорность мне нравится, будешь послушной, получишь массу удовольствия не только от меня, но и от самого послушания. — Он уже готовил что‑то для предстоящего действа. Японская философия в действии. Посреди Стокгольма, за многие‑многие тысячи километров от Японии шведская девушка намеревалась подобно японским подругам покорно принимать все, что бы с ней ни делал швейцарский мужчина… Чуден нынешний мир! — Иди сюда, — Ларс протянул ко мне руку. Я приблизилась. — Скажи, вы с Бритт только сами схемы смотрели или об эстетических принципах читали. — Все. — И сами что‑то пробовали? — глаза подозрительно прищурились. — Да, я выполнила «Пентаграмму». Ларс даже присвистнул: — С кем связался? Веревку хоть по коже не тянула? — Протянула пару раз. — Больше не смей. Но у меня для тебя другое. Рубашку оставим, а вот все, что под ней сними. Я осталась в рубашке на голое тело и джинсах. Поджилки тряслись, внутри все сжималось в предчувствии чего‑то такого… — Угу. Снимай джинсы. Снимай, снимай. И остальное тоже. Только рубашка. Я слабо пискнула: — Ларс, мне нельзя… — Что тебе можно и что нельзя, я знаю, беседовал с твоим врачом только сегодня. Даже секс в разумных пределах можно. Так что не ври, коленки у тебя трясутся просто от страха. Оглядев меня, он довольно кивнул: — Не растолстела на гамбургерах и без утренних пробежек. Я не стерпела и возразила: — Я бегаю по утрам. — Да ну? Открывай рот. — Зачем кляп? — Чтобы не болтала и не задавала лишних вопросов. Рот заполнил кляп с ванильным привкусом, ремешки прижали его плотней. — Не жмет? Я помотала головой: все в порядке. — Садись на диван ближе к краю. Согни ноги в коленях и подними их. Теперь руки под колени… Сцепи кисти рук так, чтобы было удобно, эта поза надолго. Ничего себе! Это я буду в таком неприглядном виде, выставив все, что можно на обозрение, сидеть долго? В ответ на мой умоляющий взгляд Ларс рассмеялся: — Ты же собиралась быть терпеливой? Терпи. Кстати, смотришься потрясающе. Так, плаги здесь давно не бывали… При упоминании плага я сжалась, но он не обращал ни малейшего внимания. Это не опасно, а если немного… своеобразно, так на то я и рабыня, чтобы терпеть. Уже знакомо: побольше лубриканта и в меня плавно входит плаг. Он довольно большой или я совсем отвыкла? Наверное, все же больше обычного. Додумать не успеваю, потому что Ларс плаг шевелит, от чего я буквально взвиваюсь. Так нечестно, я же кончу через минуту. — Угу… не забыла… Он добивается того, чтобы кончила, и заявляет: — Не хочешь секса со мной, будешь так. Я бы заорала, что хочу, но во рту кляп, к тому же вспоминаю о покорности и успокаиваюсь. Пусть делает со мной все, что хочет, я потерплю. Тем более, это приятно. Ларс с любопытным удивлением заглядывает мне в лицо: — Какой прогресс, ты даже не дергаешься. Молодец, потом еще помучаю. Честное слово, в его глазах горечь. — Ладно, хватит валяться, вставай. Руки развязаны, я усажена на стул, и они снова связаны, но за спиной, а ноги привязываются к ножкам стула. Совсем как тогда в подвале… Как в подвале… И тут на меня охватывает настоящая паника, я начинаю буквально задыхаться. В мгновение ока Ларс вырывает кляп: — Дыши! Дыши! Я беспомощно киваю, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце и восстановить дыхание, но это не удается. Паника растет, а воздух в легкие не поступает, я забыла, как надо дышать! Паника вещь страшная, но Ларс приходит на помощь, не тратя время на развязывание, он склоняется надо мной и командует: — По моей команде: вдох… выдох… вдыхай, ты можешь… медленно и понемногу. Не пытайся сразу полной грудью. Чуть‑чуть. Его спокойный голос, его приказы и то, что он сам не паникует, благотворно действует на меня, я начинаю дышать. Сначала мелкими вдохами‑выдохами, сипло и с трудом, но постепенно мои нос, легкие и все остальное словно вспоминают о том, для чего предназначены, и паника прекращается вместе с восстановлением дыхания. Ларс осторожно отпускает веревки, я была связана так, что для этого достаточно одного движения, переносит меня на диван и присаживается рядом. Только тут я понимаю, что он бледен, как мел, и сам дышит с трудом, видно сильно испугался за меня. — Ларс… все в порядке… Он кивает, укрывает пледом и отправляется в кухню за горячим чаем. В ответ на мои возражения мотает головой: — Нужно обязательно. Я уже успокоилась, выпила чаю, оделась и сидела на диване с ногами, когда Ларс, все убрав, присел рядом. — Линн, как ты перенесла это там? У тебя клапан залипает. Я знаю, что это такое. В горле есть такой листовидный хрящевой клапан, который перекрывает вход в гортань, когда человек делает глотательное движение, чтобы вместо воздуха в легкие не поступила пища или та же слюна. Это очень сложный и нужный клапан, без него люди просто захлебнулись бы от любого, что попало в рот. Но если он закрыт надолго, воздух тоже не попадает. Залипший клапан может означать смерть. |