Онлайн книга «Милосердие палача»
|
Кольцов понял, что телеграфист тот еще орешек, и, чтобы долго с ним не разговаривать, протянул свое удостоверение. Телеграфист долго и внимательно его изучал, возвращая, сказал уже иным тоном: – Так чем могу помочь? – У вас телефон, телеграф? – Телефон не работает, где-то порваны провода. А Юз в порядке. – Садитесь, свяжемся с Волновахой. – С утра пытаюсь, не получается. В Карань юзограмма прошла, это дальше. А Волноваха молчит. – Та-ак, – огорченно вздохнул Кольцов. – А как Мариуполь? – Попробуем. Афанасий сел к буквопечатающему аппарату Юза, не оборачиваясь к Кольцову, попросил: – Диктуйте! – Мариуполь. Уездная ЧК, начальнику. Срочно ответьте Цареконстантиновке. Полномочный комиссар ВЧК Кольцов. Пальцы телеграфиста забегали по клавишам… Потом они долго ждали. Телеграфист сказал: – Видать, ищут его. Аппарат вдруг ожил, из подающего устройства потекла лента. Кольцов стал перебирать ее в руках: «На проводе начальник уездной ЧК Морев. Слушаю». Кольцов вновь продиктовал: «Весьма важно. Через несколько часов на Волноваху совершит налет банда махновцев – полсотни человек, – переодетых в красноармейскую форму. Охотятся за ценностями, которые находятся в спецпоезде на запасных путях. Под видом пленных везут арестованных чекистов. Предпримите все возможное, чтобы отразить налет и спасти жизни товарищей. Надеюсь на вас. Кольцов». На этот раз аппарат выдал ответ быстрее: «Сделаю все возможное, – прочитал Кольцов. – Поднимаю сотню бойцов ВОХРа Мариуполя и гарнизон Волновахи. Постараемся встретить достойно. С коммунистическим приветом. Морев». – Серьезные дела, – покачал головой телеграфист. Он встал, подошел к окну, и только сейчас, в лучах полуденного солнца, Кольцов по-настоящему разглядел этого человека, который вот уже три года, живя в пекле Гражданской войны, передавал самые срочные сообщения то белых, то красных, то махновцев, и при этом нередко с ощущением холодного ствола револьвера, приставленного к виску. – Раз вы это понимаете, – сказал Кольцов, – посоветуйте, каким образом быстрее всего можно добраться до Волновахи? Надеюсь, понимаете, что это крайне важно? – В прежние времена это не составило бы большого труда, а сейчас… а сейчас… – Телеграфист задумался, но затем решительно и твердо сказал: – А сейчас мы тоже что-то придумаем. Минут через десять прибудет товарняк. Мне так думается, ничего не случится, если он сутки постоит здесь, у нас. А паровоз пустим на Волноваху. Вот только комфорта не обещаю. – А с ветерком можно? – улыбнулся Кольцов. – Там бригада такая, что не только с ветерком – с ураганом доставит. От Цареконстантиновки до Волновахи верст семьдесят. Два часа хорошей езды. Но хорошая езда здесь не получается. А если и получается, то кончается аварией. Путь извилист, он минует бесконечные балки, и паровоз трясется, визжит и скрипит на поворотах, грозя сорваться с рельс. Помощник кочегара то и дело хлопал заслонками топки, кочегар равномерно и сноровисто покрывал огнедышащее пространство слоем угля. Хорошо, что в Цареконстантиновке сохранился на складах хороший донбасский уголек, его должны были еще в шестнадцатом переправить в Бердянск, а оттуда в Севастополь: Черноморская эскадра готовилась к походу на Босфор. Теперь этот уголек сгорал в топке мощной «эски». Машинист не отрывал взгляда от рельс, которые, изгибаясь то влево, то вправо, вели к станции Зачатьевской, потом к Волновахе. Проскакивали деревянные мосточки, перед которыми стояли предупреждающие надписи: «Закрой поддувало». Поддувало не закрывали. – Здесь так не ездят! – крикнул машинист, оборачиваясь к Кольцову, лицо которого тоже уже было в копоти. – Здесь махновцы частенько разбирают пути или шпалы на рельсы кладут, а то, глядишь, мосток подрубят!.. – Ты давай пару! Пару! – кричал Кольцов. – Ты искусство покажи, как ты гоняешь! – Гонять не искусство, а глупость, – прокричал машинист. – Вот когда ведешь состав вагонов на пятьдесят, это искусство. А холостяком гнать… – Ты давай, давай! Блестящие от смазки, раскаленные от пара и движения, дышла паровоза ходили как бешеные. Он летел без предупредительных свистков, одним своим грохотом распугивая пасущихся у дороги коров и лошадей. Пастухи провожали паровоз удивленными взглядами. Полусотня махновцев неслась по Анадольскому широкому шляху, поднимая облака пыли. Уже не было причин скрываться, таиться. С пригорка командир полусотни Михась Колесник увидел станцию Волноваха, стал внимательно рассматривать ее в бинокль. У беленького домика стояло с десяток вагонов, в том числе уже давно пришедших в негодность, с проломами в стенках. Возле них два довольно новых вагона-теплушки. Вдоль этих вагонов неторопливо прохаживался часовой. И – еще дальше – небольшое паровозное кладбище из трех наполовину разобранных и поломанных машин. Михась подолгу рассматривал все, что попадало в поле зрения: и водоразборную башню, и водокачку. Все было тихим и умиротворенным, насколько может быть умиротворенной картина разорения. Командир хотел было спрятать бинокль в футляр, но Савельев, который старался держаться поближе к Михасю и вообще всячески подчеркивал, что он не из последних, повелительно протянул руку: – Дай мне. Я-то хорошо знаю вагончики, где золотишко. Михась, презиравший Савельева за самомнение и хвастовство, все же дал бинокль. – Ага! Они! Те самые! – с уверенностью сказал Савельев. – И красноармейца того я точно, видел: из охраны. Затем Савельев обвел взглядом пространство вокруг. Увидел бегущий к Волновахе паровоз. Дымок стлался белый, легкий. Паровоз был один, без вагонов, и бежал играючи. – Гляди, паровоз. Вроде сюда. – Пущай бежит, – сказал Михась, отбирая у Савельева бинокль. «Один паровоз, без вагонов, – подумал он, – опасности не представляет. Должно быть, маневровый». И кавалеристы развернулись широким строем и пошли на Волноваху галопом, как в атаку: с гиком, криками, свистом. Красноармеец-часовой, увидев лавину конных, мчащуюся по шляху в сторону станции, не разобравшись против солнца в форме, полез со своей винтовкой куда-то под вагоны и скрылся. «Ну и черт с ним. Если и кинется на станцию к Юзу, что он передаст? Да и поздно будет», – подумал Михась. Перед путями придержали лошадей. Спешились. Пыль рассеялась. Коноводы взяли лошадей под уздцы. С грохотом подъехали к вагонам брички с пленными и тачанка. Савельев подскочил к бричке со Старцевым, спросил на всякий случай: – Эти, дедок, вагоны? И по тому, как профессор, насупившись, отвернул голову, понял: те самые. |