Онлайн книга «Под чужим знаменем»
|
– Конечно, – ответил Юра, зная, что Бинский все равно не даст и спрашивает о них единственно для проформы. – Сразу возле Контрактовой площади увидите Ломакинские склады, спросите весовщика Загладина… Запомнили? – напутствовал мальчика Бинский. – Да. – Скажете ему: «С добрым утром, Алексей Маркович». И вручите. Юра кивнул. Бинский снова на секунду-другую выскочил из комнаты, вернулся с курточкой, помог Юре надеть ее. Хлопнул его по плечу, зачем-то подмигнул. Он был весь словно на шарнирах… – Счастливого пути, кадет! – прокричал он и, подталкивая Юру впереди себя, проводил его на улицу. Пересаживаясь с трамвая на трамвай, Юра доехал до Подола. Потом пешком пошел по булыжной Контрактовой площади, пыльной и грязной, со множеством замызганных харчевен и маленьких лавочек. Звонили к службе в Братском монастыре, и – толпа нищих в ожидании богомольцев плотно обступила монастырскую паперть. Юра, не глядя ни на кого, быстро пересек площадь и вышел на улицу, которая вела к Днепру. Всю правую сторону улицы занимали приземистые складские помещения. На фасаде чернели огромные буквы: «Торговые склады бр. Ломакиных». Склады были обнесены забором с колючей проволокой. У ворот прохаживался часовой – молоденький красноармеец с беспечным лицом. Когда подошел Юра, был уже обеденный перерыв. Грузчики, стоя у ворот, курили самокрутки, балагурили. Кто-то показал Юре Загладина. Это был высокий, широкоплечий, в запорошенной мучной пылью брезентовой робе мужчина. – С добрым утром, Алексей Маркович, – подойдя вплотную, сказал Юра. – Долго почивать изволили, юноша, – с неожиданной суровостью ответил Загладив и с опаской бросил взгляд по сторонам. – День уже. Он взял Юру за руку, и они пошли за угол. Убедившись, что за ними никто не наблюдает, Загладин требовательно протянул руки: – Давай! Обе бутылки он засунул в карманы брюк под широченный брезентовый пиджак. – Ты к Бинскому или домой? – спросил Загладин. Юра удивился: оказывается, Загладин уже знал о нем! – Домой. – Передашь дяде… – строгим голосом сказал Загладин, – Викентию Павловичу… что тетя Агафья приедет сегодня вечером. Если, конечно, придет пароход. – Посмотрел мальчику в глаза и добавил: – Время-то сам знаешь какое – пароходы ходят нерегулярно. Дотронувшись рукой до козырька кепки, он небрежно повернулся и деловито зашагал к складам мимо скучающего часового, бросив ему на ходу что-то, по-видимому, веселое, потому что часовой отставил в сторону винтовку и засмеялся. А Загладин уже шел мимо открытых настежь огромных лабазов, в глубине которых высились бурты пшеницы, мимо высоких пирамид из бочек, потом скрылся за горами обсыпанных мукою мешков, пыльных тюков, лохматых кулей и ящиков, что возвышались на всей площади складов. Юра торопился, потому что опаздывал к обеду. Своим ключом он отомкнул калитку, вбежал в густую, вялую от зноя зелень палисадника и только хотел подняться на крыльцо, как услышал через открытое настежь окно столовой взволнованный голос Ксении Аристарховны: – Не впутывай, слышишь, не впутывай Юру в свои дела. Он слишком мал! – Перестань! – раздраженно отозвался Сперанский. – Ты думаешь, мне самому легко? Но так надо. «О чем это они?» – бегло подумал Юра, и неясная тревога коснулась его сердца. Он, нарочито громко стуча каблуками по крыльцу, вошел в прихожую. Уже за столом под смущенными взглядами Сперанской он рассказал, что принес крупу и что по просьбе Бинского ездил на Подол и поэтому задержался. Слово в слово передал Викентию Павловичу то, что велел сказать Загладин. – Ну и слава Богу! – вздохнула Ксения Аристарховна. – Слава Богу, что все обошлось… Сперанский строго взглянул в ее сторону и тоже облегченно вздохнул, обращаясь к Юре: – А твоя тетя разволновалась и отругала меня. – Он притянул Юру к себе, прижал его голову к своему жилету и непонятно почему сказал: – Ничего, Юра, все образуется… «Какие хорошие все-таки люди, – подумал о них у себя в комнате Юра, – как они обо мне заботятся! Как переживают!» И все же в глубине души шевелилось какое-то смутное предчувствие разочарования… «Что они скрывают от меня? Что не договаривают?» А вечером над городом раскололись, как поздние громы, тревожные звуки набата – такие громкие, что казалось, вот-вот с куполов посыплется позолота. Им тотчас ответили гудки пароходов. По Никольской побежали встревоженные люди, на ходу растерянно перебрасывались между собой: – Горит! – Где горит-то? – Кто-то сказал – на вокзале. – Нет, на пристани. – Что там?.. А кто-то также запальчиво утверждал: – Белые идут! – Откуда тут возьмутся белые? Петлюра возвертается! – возражал ему кто-то. – Ясно одно! Красные сдают Киев. И видать, все сжигают. Викентий Павлович стоял у окна, напряженно вслушивался во всполошность колоколов и гул людских голосов. – Что-нибудь случилось? – испуганно спросила его жена. – Сейчас каждый день что-нибудь случается, – ответил Викентий Павлович и, наспех накинув пиджак на плечи, вышел к калитке. Следом за ним выбежал и Юра. В конце улицы над домами медленно расползалось по небу огромное багровое зарево. – А может, это тот самый пароход горит? – высказал робкое предположение Юра. – Какой еще пароход? – с удивленной бессмысленностью посмотрел на Юру Викентий Павлович. – Ну… на котором тетя Агафья… Эта фраза почему-то не понравилась Викентию Павловичу. Он раздраженно сказал: – Прекрати болтовню, Юрий! И вообще, марш в дом! Юра медленно и неохотно побрел к крыльцу, не понимая, за что сейчас на него накричали, и от обиды до боли закусил нижнюю губу. А Викентий Павлович вышел на улицу, спросил у пробегавшего мимо рабочего: – Что там горит, товарищ? – Ломакинские склады! – ответил тот с горечью, поглядывая вперед, на дымы, что пластались над городом. – Что вы говорите! – сочувственно сказал Викентий Павлович. Охваченные огнем со всех сторон, полыхали склады. Горело зерно. Ярким пламенем были охвачены кубы прессованного сена. Коробились в огне сапоги, тысячи пар сапог. Звонко лопалась и разлеталась в разные стороны черепица. Рушились и оседали к земле приземистые лабазы. Черный дым затягивал купола церкви Братского монастыря, стлался траурным покрывалом над улицами – и жирная, бархатистая копоть неслышно опадала к ногам напуганных людей. …К утру от складов ничего не осталось, кроме выжженной земли, кучи золы да закопченных полуразрушенных стен. |