Онлайн книга «Место действия»
|
— Так вот, еще один вопрос… Почему на участках наливных эстакад сваи не бьете? Почему со сваями тянете? — Какие там сваи? Там еще лес не убран. Как срезали осенью, так и лежит. Какие там сваи? — Почему не убираете лес? Срезали — вон с участка! Законсервировали площадь. Вам здесь к весне эстакаду выводить, а вы лес не убрали! — Мы строим обводные дороги, чтобы лес вывозить. — Зачем мне ваши обводные дороги? Они вам нужны, а не мне. Комбинату они не нужны. Денег на них не дам. — Дороги нужны. Чтобы лес вывозить. Денег не дадите, лес так и будет лежать. — Сожгите! — Кто вам позволит? Лесники хай поднимут. — Не поднимут. Бросовый лес, мелколесье. Строевой древесины нет. Дрова да гнилье. Сожгите! — Бумага будет? Минлеспром дает добро? — Уже дал добро. Бумага идет. Жгите, вам говорю! Вы, как юннат, Антон Григорьевич, честное слово! Скворечни мы с вами строим или комбинат? — И то и другое, Петр Константинович, и то и другое… Пушкарев, теряя терпение, давил в себе гнев. Отшучивался, хитрил, балагурил. Глазами отшвыривал от себя хромовские толстые щеки, потный розовый лоб. Опять приближал. Вспоминал, как прошлой зимой встретил Хромова в автоколонне, в теплушке-вагончике, когда шоферы, измотавшись на смене, вповалку спали, а брошенные машины отдавали тепло, остужали моторы под черными раскаленными звездами. Хромов умолял, угрожал, выкрикивал что-то о деньгах и о долге. Потом грубо, по-мужицки послал их ко всем чертям, хлопнул дверью вагончика, тяжело и грузно полез в кабину и завел самосвал. Шоферы сонно выходили из тепла на стужу, стояли медлили, угрюмо поверив ему и на этот раз, взялись за баранки, двинули машины в тайгу. — Хорошо, Антон Григорьевич, за эти пусковые объекты мы с вами оба спокойные. Хлебозавод вы мне днями сдаете. Хотите, вашим именем назовем? Не хотите? Не надо… Так… Автомост, загляденье, построили. В Москве таких нету. Может, его назовем вашим именем? Тоже не хотите? Не надо… А вот очистные сооружения вы как ни отказывайтесь, а сдайте мне в этом году! — Я знаю, Петр Константинович, вы бы очистные сооружения с удовольствием назвали моим именем, и я не возражаю, потому что, если правду сказать, частенько в дерьме купаюсь. Но в этом году очистные сооружения мы не сдадим. — Мы же договорились как будто? В прошлый раз вы почти согласились! — Именно — почти! — Что ж мне, по-вашему, город не строить? Как мне жилье вводить? К чему подключать прикажете? — Придется пока что к старым трубам. — Вы шутите? Да они на пределе! Вот-вот прорвутся! — Какие там шутки! Понимаю. Но в этом году не сдадим. — Я буду жаловаться на вас в министерство. — Жалоба вам не поможет. — Почему? — Не поможет! — На следующей неделе — штаб. Вынесу этот вопрос на штаб. Скажу секретарю обкома — Хромов срывает строительство города. Я прекращаю финансировать стройку! — Так вы не скажете. — Скажу! Хромов саботирует сдачу объектов! — Так вы не скажете. — Скажу! Постоянно, с первого дня, Хромов ставит мне палки в колеса! С первого дня игнорирует генеральную линию стройки, постоянно увиливая, распыляя средства по мелким, второстепенным объектам, вечно ссылаясь на объективные причины, маскируя за ними субъективное нежелание. И если сроки пуска комбината поставлены под угрозу срыва и государственные миллионы вот-вот начнут утекать сквозь пальцы, то это, разумеется, и моя вина, как генерального директора, но лишь потому, что генподрядчик, то есть товарищ Хромов, отказывается понимать основную стратегию стройки и в силу своего недомыслия… — Прошу вас, Петр Константинович, оставить эти выражения для штаба. Сейчас я слушать их не намерен… — Нет, послушайте! — Нет, не намерен! — Мы с вами не сработались, Антон Григорьевич, не сработались! — Да уж как хотите, Петр Константинович, как хотите! — Да так и хочу! — Как хотите! — Так и хочу! — Как хотите. — Вот так вот и хочу!.. И умолкли. Сидели, покрасневшие, злые, не терпящие один другого. Медленно остывали, отвернув лица, дымя сигаретами. — Черт те что… нервы… — Пушкарев в досаде, но и примирительно, исподлобья взглянул на Хромова. — Именно нервы. Беречь надо… — ответил тот как будто еще обиженно, но уже не желая сердиться дальше. — Да где там беречь! Вы-то что, бережете? — А то нет! Берегу. Развлекаюсь… — Это как же это вы развлекаетесь? — Ну, в театр хожу… — Вы? В театр? — Очень люблю… Советую… Нервы хорошо успокаивает. — Что ж, и артисток всех знаете? — Кое-кого и знаю. — А Горшенина есть такая? — Есть такая. Это ихняя прима. Звезда, по местным масштабам. — Вот уж не думал, Антон Григорьевич, что вы такой театрал! — Нервы успокаивать надо. Вот вы их мне сейчас измотали, и вместо того, чтобы в больницу, я в театр. Восстанавливает духовные силы… И, слушая управляющего, уже не испытывая к нему недавней вражды, Пушкарев вспомнил ярко и сочно: наледи солнца, истерзанный красный снег, плачущее бледно-прекрасное молодое лицо, и в нем, Пушкареве, от виденья — внезапная, похожая на сладость тревога, желание ее снова увидеть. Пронеслось на мгновение. Исчезло… Лакированный стол. Пепельница, набитая до отказа окурками. Похожее на валет отражение. И с новым запасом терпения, глуша в себе личное, едкое, он продолжал: — Так вот что я хотел вам сказать, дорогой Антон Григорьевич. Прекрасно понимаю все ваши трудности, но давайте через «не могу», через силу, чтоб хоть к концу года, хоть под занавес, а очистные сооружения сдать… Хромов грузно, в белых бурках, протопал из кабинета. Секретарша, выпустив его, тут же сунулась к Пушкареву: — Петр Константинович, к вам Янпольский хотел… Статью показать в газете. Просил сообщить, как закончите… — Да какая статья! После, после!.. Миронова ко мне, срочно! И, усаживая перед собой заместителя по капитальному строительству, кладя ему чистый лист, косясь на окурки в пепельнице, говорил: — Пишите, пишите… Подготовить следующие вопросы… Незамедлительно, к штабу!.. Первое… Добиться от райисполкома разрешения на открытие Бужаровского карьера… Второе… Требовать от нефтеснаба ликвидировать перебои с горючим… Третье… Ускорить прохождение бумаг в леспроме на ликвидацию нетоварного леса… Четвертое… |