Книга Белая рабыня, страница 32 – Михаил Попов

Когда молодой Фаренгейт и на третий день был доставлен на борт в совершенно мумифицированном состоянии, Логан и Кирк забеспокоились. Им не хотелось возвращаться к отцу, расстроенному пропажей дочери, со спившимся во время поисков сыном. Они попробовали поговорить с юношей, но очень скоро поняли, что это не только бесполезно, но и опасно, у них была только одна возможность сократить сроки этого запоя — ускорить ремонтные работы, и им пришлось это сделать. Плюс к этому они велели двум матросам отправляться вслед за капитаном в эту таверну, усаживаться в отдалении и следить за тем, чтобы сыну губернатора не всадили нож в спину в какой-нибудь случайной драке. Одного охранника им казалось недостаточно. В порту Бриджтауна в последние сутки пришвартовалось сразу несколько судов, и парочка из них носила явно разбойный вид, только что без «Веселого Роджера» на грот-мачте. Несомненно, кто-нибудь из головорезов с этих судов окажется в таверне, облюбованной Энтони.

В этот вечер капитан «Мидлсбро», как обычно, сидел за привычным столом, имея слева от себя мутное вино, справа верного Дьюи, а прямо по курсу бутылку в соломенной оплетке и оловянный стакан. Ром за те пять дней, что молодой человек предавался пьянству, оказал на него заметное действие. Энтони совсем высох, потемнел, от его родовой бледности не осталось и следа.

Складывалось такое впечатление, что он хорошенько загорел, но загар этот возник не обычным путем, а проступил изнутри и происходил от смешения душевного огня и рома.

За его спиной шумела пьяная таверна. В этот вечер состав посетителей заметно обновился. Прибавилось полуголых, полупьяных, полубезумных. Пили, дрались, играли в карты и кости и все, без исключения, без перерыва и одновременно, рассказывали о своих морских подвигах. Разница была лишь в том, что над рассказами одних хохотали открыто и издевательски, а над рассказами других хихикали отвернувшись.

Энтони, казалось, не обращал на все происходящее никакого внимания. И вот в очередной раз он поднес стакан с ромом ко рту, но, против обыкновения, не выпил сразу, а замер в этом положении. И спросил своего адъютанта:

— Кто это?

— О ком вы, сэр?

— У тебя за спиной.

Дьюи оглянулся и посмотрел.

— Какие-то пьяные бродяги, сэр. Вчера их здесь не было.

— Тот, в кожаной безрукавке, поверни его ко мне.

Адъютант неохотно встал — ему не улыбалась перспектива стычки — и похлопал указанного человека по плечу.

— Эй ты, приятель!

Тот, разумеется, выразил неудовольствие.

— Чего тебе?

— Повернись, мой капитан хочет на тебя полюбоваться.

— Да пошел он к дьяволу в глотку, твой капитан, сейчас моя очередь метать. — Он играл в кости.

Дьюи посмотрел на Энтони, взгляд того был жесток и не оставлял сомнений в том, что надо делать. Шотландец, надо сказать, обладавший недюжинной физической силой, взялся за спинку стула, на котором сидел столь увлеченный игрок, и со словами: «Прошу прощения, мистер, но это не отнимет у тебя много времени», — повернул к столу, за которым сидел капитан «Мидлсбро». Человек в безрукавке оскалился, показывая выбитые зубы, и стал размахивать искалеченной рукой, возмущаясь таким беспардонным к себе отношением. Дьюи положил руки на пистолеты.

— Это ты, Биллингхэм? — тихо спросил Энтони.

— Разрази меня… Фаренгейт?! — удивленно воскликнул пират.

Двое матросов с «Мидлсбро», увидев, что рядом со столом капитана что-то происходит, мгновенно подошли и встали за спиной у колчерукого.

— Тебя трудно узнать, Биллингхэм, — сказал лейтенант Фаренгейт.

— Да и вас непросто. Что это с вами?

— Ром. Присаживайся за мой стол, поговорим.

— Приглашение запоздало, я уже пересел, и мы уже говорим.

Биллингхэм затравленно оглянулся, он уже оценил ситуацию. Он был здесь чужой, на поддержку партнеров по игре в кости рассчитывать было смешно, тем более что он сильно у них выигрывал, поэтому они скорее хотели избавиться от него, чем желали бы вернуть к игровому столу.

Энтони велел подать гостю стакан.

— Сначала я подумал, что ты — адское видение.

— В каком смысле? — спросил пират. — Ведь мы в аду, Биллингхэм, да?

— В известном смысле, — согласился гость, продолжая оглядываться в поисках какого-нибудь выхода, но на каждом плече у него лежало по тяжелой руке с красными отворотами на рукаве.

— Насколько я помню, то оставил вас на тонущем корабле, придавленным вдобавок толстым обломком реи или планшира. Вы выглядели мертвее мертвого.

— Было такое, не спорю.

— Как вы выкарабкались?

Бродяга отхлебнул рому.

— Ну, разумеется, мертвым я притворился, да и обломком мне лишь повредило руку. Испанец не рассчитал, корабль мой пошел ко дну намного позже, чем он Думал. В призатопленном состоянии дрейфовал еще несколько часов. Мы успели с Диком — помните этого идиота? — подремонтировать шлюпку…

— Понятно. — Энтони покрутил в пальцах стакан, словно пересчитывал вмятины на нем.

Биллингхэм допил весь ром, который плеснул ему Дьюи и, поставив стакан на стол, отодвинул его ребром ладони.

— Я понимаю, мистер Фаренгейт, я виноват, можно даже сказать, я негодяй…

— То есть вы признаете, что ваше намерение требовать выкупа за спасенного человека — плохой поступок?

— Что хотите делайте со мной, но так поступили бы девять человек из каждых десяти, плавающих по нашим морям. Я готов, пусть меня накажут, если этого недостаточно.. — Он потряс в воздухе искалеченной рукой. — Но тогда поясните мне, благородный из благородных, мистер Фаренгейт, почему вы пьете ром на Барбадосе и не спешите наказать негодяя, который наверняка задумал получить выкуп за жизнь вашей очаровательной сестры?

— Что вы несете?!

— А я скажу вам — почему, — впадая в истерическое состояние, выкрикивал пират, — потому что отомстить Биллингхэму — это отомстить человеку, за которым никто не стоит, и здесь не надо особой смелости. А чтобы призвать к порядку эту испанскую тварь, надо сильно, надо по-крупному рискнуть жизнью. Потому что тварь довольно-таки смелая.

Энтони схватил его за край безрукавки и рванул к себе.

— Что ты знаешь, говори!

— Так вы… — Лицо пирата мгновенно просияло. — Так вы не знаете, где она?

— Говори! — Дьюи занес свой громадный кулак над его грязной головой.

— Мистер Фаренгейт, если этот молотобоец хотя бы раз прикоснется ко мне, из меня вылетит жизнь со всеми столь интересующими вас сведениями.

Энтони, весь сразу как-то подобравшийся, посвежевший даже, медленно отвел в сторону руку адъютанта.

— Я жду, говорите!

— Еще секундочку. Я понимаю, вам бы очень хотелось меня повесить или что-нибудь в этом роде, но давайте забудем о прошлом, и тогда мне будет намного легче говорить о событиях сегодняшнего дня.