
Онлайн книга «Паруса смерти»
— Табак. Олоннэ молча посмотрел в сторону «Мести». Ле Пикар поскреб алую розу у себя на правой щеке рукоятью пистолета. — Клянусь костями «веселого Роджера», Ферре тоже ничего не найдет. Вопросительный взгляд капитана обратился к нему. — Из третьего трюма разит как из преисподней, ничего там нет, кроме необработанных воловьих шкур. Олоннэ криво усмехнулся. — Ирония судьбы, — тихо сказал он. Мало кто его услышал, а те, кто услышал, вряд ли поняли. А между тем синеглазый капитан всего лишь имел в виду первые годы своей жизни в Новом Свете, когда он зарабатывал себе на жизнь, батрача на одного звероподобного буканьера. Ему приходилось убивать одичавших буйволов, коптить их мясо и выделывать шкуры. Ле Пикар оказался прав. По лицу появившегося Ферре было видно, что ничего ценного он не отыскал. Переступая через трупы кривыми ногами в полосатых чулках, носатый канонир подошел к капитану и разочарованно развел искусными в бомбометании руками: — Шкуры. — Что ж, — опять-таки очень негромко сказал Олоннэ. — Нам не повезло, но я подозреваю, что кое-кому не повезло еще больше, чем нам. Капитан встал и, резко обернувшись к сгрудившимся испанцам, спросил: — Как вы думаете, кому? Слова эти были произнесены на кастильском наречии, но звук родной речи ничуть не обрадовал пленников. Трудно сказать, в какой именно форме проявил бы себя закипающий капитанский гнев, если бы в разговор не вмешался крупный лысый корсар с толстым красным носом, несшим на себе след сабельного ранения. Это был Моисей Воклен, один из помощников Олоннэ, в недавнем прошлом сборщик налогов из Пикардии, высланный за какие-то служебные прегрешения в заморские земли французского короля. Он появился за спиной у капитана и положил ему на плечо мощную лапу, поросшую густым рыжим волосом. — Что? — недовольно спросил Олоннэ. Воклен наклонился к его уху и прошептал несколько фраз. В лице капитана зажегся огонек интереса. — Да? Где они? Лысая голова кивнула в сторону кормы: — В большой каюте. Олоннэ улыбнулся, обнажая неровные, но крепкие зубы, выражение лица его сделалось угрожающе плотоядным. Не раздумывая далее, он решительно зашагал в указанном направлении. — А что делать с ними? — спросил Ферре. Он имел в виду испанцев. — Неужели ничего не приходит в голову? — усмехнулся Олоннэ, переступая через очередную кирасу. — Куда это он? — спросил одноглазый Ибервиль у Воклена. Тот не успел ничего ответить, потому что и спрашивающему и остальным, находящимся на палубе, все стало понятно само собой. Со стороны кормы донесся истошный женский вопль. Затем второй. — Там женщина? — спросил туго соображающий Ферре. — Две, — улыбнулся Воклен. — Откуда они там взялись? — удивился ле Пикар, почесывая татуировку на правой щеке. В этот момент от толпы испанцев отделился черноволосый юноша в изорванной, окровавленной рубахе и бросился в направлении кормы. Воклен как будто ждал этого, он нанес ему мощный удар эфесом шпаги в челюсть и, когда тот рухнул на палубу, спокойно сказал: — Теперь мы знаем, за кого можно будет требовать выкуп. Этот кабальеро несомненно родственник благородных сеньорит из кормовой каюты. Лежащий глухо застонал. — Я прав? — наклонился к нему Воклен. Женские вопли продолжали доноситься до столпившихся на палубе мужчин. Испанцы все более мрачнели, корсары, наоборот, веселились, подмигивали друг другу и отпускали подходящие к случаю сальные шуточки. Впрочем, далеко не все матросы Олоннэ были в восторге от того, что им приходилось выслушивать. За полтора месяца плавания в водах Гондурасского залива они успели здорово изголодаться по женскому обществу и были готовы отказаться от своей доли добычи ради возможности присоединиться к столь буйно развлекающемуся в кормовой каюте капитану. — Да что он там с ними делает?! — поморщившись, спросил Ферре, когда до его слуха донесся особенно душераздирающий женский возглас. — Ты все еще надеешься, что и нам что-нибудь достанется, да? — усмехнулся Воклен. Ферре досадливо махнул рукой: — Да нет. Я просто хочу представить, как он управляется с двумя сразу. Ведь ты послушай, клянусь мощами святой Терезы, кричат обе. Одновременно. — Ничего удивительного, наш капитан недаром считается первым любовником на морях Мэйна. [2] Ле Пикар сокрушенно покачал головой: — Лучше бы он был женоненавистником, у нас был бы шанс получить за этих испанок неплохой выкуп. Я уверен, что они дамы из знатной семьи. Состояние рассеянного равновесия продолжало сохраняться на палубе. Все понимали: надо что-то предпринять, что-то решать с пленными, но ужасающие и соблазнительные картины, невольно возбуждаемые в головах мужчин долетающими до них звуками любовной битвы, лишали их возможности действовать. Воображение — могущественная сила, противиться ей трудно. Сексуальная тяга, замешенная на лютом любопытстве, способна свести человека с ума. Возбуждение, охватившее кровожадную и любвеобильную матросню, было уже сравнимо с тем, что вело ее на абордаж всего полчаса назад. Хоть бы одним глазком взглянуть, что там происходит, — эта мысль, пересказываемая на разные лады, разными словами, бродила в корсарской толпе. При этом все понимали, что подсматривать не следует, всякий, кто попытается это сделать, рискует жизнью больше, чем тот, кто явится с зажженным факелом в пороховой погреб. — Черт побери, надо что-то делать! — сказал Ферре, но по голосу было ясно, что он не знает, что именно. — Да, — согласился ле Пикар, поглядывая на корсаров, которые все более тесным кольцом собирались вокруг пленных испанцев. Ибервиль прищурил свой единственный глаз. В этот момент палуба едва заметно дрогнула: вода продавила одну из трюмных перегородок, и крен на нос заметно увеличился. Кусок уже надломленной реи рухнул вниз, сокрушив часть изрешеченного фальшборта. Крики, доносившиеся из каюты, стали немного глуше и почти полностью перестали напоминать человеческие. — Надо бы сказать капитану, что у нас почти не осталось времени, — буркнул ле Пикар, продолжая ощупывать красную розу. — Как бы ни была велика его страсть к женскому полу, вряд ли стоит из-за нее идти ко дну. — Может быть, спустить шлюпки? — неуверенно сказал Ферре. — Зачем? — удивился Воклен. — Побросаем туда испанцев — и пусть катятся к дьяволу. |