Книга Инсайдер, страница 72 – Юлия Латынина

– Ханалай покачался-покачался с носка на пятку, а потом и говорит: «Слишком красивый ты мальчик, чтобы умирать». Они распяли Алдона и побранились немного, а потом увели меня.

– А Сушеный Финик?

– А Сушеный Финик пел Ханалаю хвалебные песни, пока не оскорбился, что он, человек из знатного рода, прислуживает простолюдину, который в детстве месил коровий навоз. Отрубил голову одному из помощников Ханалая, кинул ее в мешок и ускакал с этим выкупом к Киссуру. И меч Ханалая он тоже подарил Киссуру.

Ашидан помолчал и сказал:

– Там-то я и познакомился с сыном Ханалая: мы были одногодки, это был очень одаренный юноша. Думаю, Ханалай пощадил меня ради него. Однажды он меня спрашивает: «Вдруг мой сын попадется в руки Киссура? Как ты думаешь, оставит он ему жизнь, как я тебе?»

«Да, – подумал Бемиш, – Киссур, однако, не пощадил сына Ханалая, и вообще никого не пощадил».

– Эй, – закричал впереди Ханадар Сушеный Финик, – вы чего там уснули? А ну сюда!

Бемиш и Ашидан заторопили коней. Впереди горная тропа раздваивалась: правая дорога шла вниз, левая резко забирала наверх и исчезала среди нависших камней и деревьев.

– Нам налево, – сказал Киссур, – надо навестить Альдиса, чтобы извиниться за медвежонка и попросить изобильной охоты.

– Если мы поедем к Темной Кумирне, мы не успеем до ночи в замок, – возразил Ашидан.

– Что ж, тогда мы заночуем в Кумирне, – сказал Киссур.

Лицо Ашидана вытянулось.

– Смотри-ка, – сказал Ханадар, – да неужто ты боишься Темной Кумирни?

И, оборотившись к Бемишу:

– Там, в Темной Кумирне, был похоронен Альдис Белый Кречет, а так как место там плодородное и широкое, там устроили два двора, чтобы ухаживать за могилой. Вот они пренебрегли своими обязанностями, и Альдис их съел, и это дело ему понравилось: он повадился каждую ночь вылезать из земли, таскался со свитой за прохожими и загонял их к себе на пир. Прохожий приходит: усадьба, свет, а наутро от прохожего только косточки. Люди уже так и заметили: если на новолунье в Темной Кумирне свист и огонь, – значит, скоро где-то будет плач. Простолюдину бы давно загнали кол в гроб, а тут боятся, все-таки – Киссуров прадед.

Ашидан усмехнулся.

– Не стоит навещать могилы предков с иномирцем, – сказал он, – чужаку достаточно того, что его взяли с собой на охоту.

– Еще не было такого, – ответил Киссур, – чтобы я охотился в здешних местах и не поделился добытым с моим предком.

И они поехали по левой тропе, отпустив слуг и приторочив к седлу тушку медвежонка.

* * *

Темная Кумирня вывернулась из-за поворота тропинки неожиданно, как хлестнувший по лицу сук. Она сидела между лесом и скалой, на широкой и плоской, как лепешка, поляне, надламывавшейся в крутой склон, усеянный колючками и камнями. Поляну пересекал крепкий трехметровый тын; за ним виднелась скрученная узлом крыша часовни, и над тыном били лучи света и слышались голоса людей.

Даже в наступающей темноте было видно, как побледнел Ашидан.

– Эге-ге-ге, – сказал Киссур, – неужто Альдис опять принялся за старое безобразие?

Всадники тихо спешились. Киссур погладил коня рукой, чтобы не ржал, и незаметно сунул под куртку веерник. Он отдал повод Ханадару, и остальные члены отряда последовали его примеру. Потом Киссур сделал знак, и охотники, вместо того, чтобы открыто подъехать к воротам, пошли в обход, туда, где высокий тын смыкался с вековыми елями.

Пройти оказалось совсем нетрудно: одна из елей, упавшая в прошлом году, обломила тын, чудом не задев часовню; поверх рогатого бревна они и заглянули в широкий двор. Там, на каменной площадке, стояла маленькая, похожая на полосатый кабачок космическая шлюпка «Ориноко-20». Люди в комбинезонах стояли цепочкой, от шлюпки до кумирни, и передавали из рук в руки мешки.

– Тю, – сказал громко Киссур, – вот это называется прогресс! Даже привидения разучились летать без двигателей!

Перемахнул через бревно и шагнул в освещенный круг. По правде говоря, привидением выглядел скорее Киссур – в старинном зеленом кафтане, с тисовым луком через плечо и лицом, раскрашенным синими полосами для охоты, – посреди людей в летных комбинезонах, застывших на мгновение у грузового лючка. Люди побросали пластиковые мешки. Из окошка кумирни выпрыгнули трое, с оружием в руках. Тут у опушки тихо заржала лошадь, и вслед за Киссуром во двор спрыгнул Алдон, а за ним – Бемиш и Ашиник.

– Отбой, – сказал кто-то, – это хозяева.

Киссур неторопливо подошел к низенькому круглоглазому человечку, в котором Бемиш узнал старосту деревни, и сказал:

– А, это ты, Лахор. Чем это вы тут занимаетесь?

– Помилуйте, господин, – сказал Лахор с известным достоинством, – грузимся…

Алдон шагнул к воротам и сбросил засов; ворота отворились, в них появился Ханадар с лошадьми. Киссур тем временем поставил ногу на один из мешков, вытащил из-за пояса охотничий нож и пропорол пластиковую обертку снизу доверху.

– Клянусь божьим зобом, – сказал Киссур, – вот все тебе в округе говорят «господин», «господин», колени целуют, а и не знаешь, чему господин-то. Это что за овес вы на шлюпку таскаете? В здешних местах сроду, помнится, ничего, кроме овса, не росло.

Киссур зачерпнул рукой из мешка и понюхал.

– Нет, – покачал он головой, – сроду овес так не пах. Ханадар, ты не знаешь, что это?

Ханадар тоже выбрал себе мешок, распорол его когтем бывшей при нем плетки, вытащил горсть травы и сунул под нос своей лошади. Та заржала, стала воротить морду.

– Нет, – сказал Ханадар, – не знаю, а только это не овес. Вон, Пестрый морду воротит, есть не хочет.

Тут вмешался Алдон Рысенок.

– Да это ж дурь, – сказал он, – «волчья метелка». Ее вейские сектанты да здешние смерды издавна употребляли для путешествий на небо, а теперь ее на Небо возят в пластиковых мешках. Большие деньги, говорят, за эту травку дают на Небе. Иномирцы – они всегда большие деньги платят за то, от чего лошадь морду воротит.

Единственное, что Бемишу было непонятно, – так это почему их всех еще не пристрелили.

И тут раздался ломкий голос Ашидана.

– Киссур, – сказал он, – это моя вина. Я не успел спросить у тебя.

Киссур мгновенно обернулся.

– То есть ты хочешь сказать, – с деланным изумлением проговорил он, – что ты позволял моим сервам торговать выросшей в моих владениях травой, не испросив у меня позволения?

– Но я не был уверен… – начал Ашидан.

– Скажи-ка, – осведомился Киссур, – кто старший в роду – ты или я?

– Ты.

– А кому принадлежит земля и все, что под ней и на ней, – старшему или младшему?

– Старшему.