Книга Земля войны, страница 141 – Юлия Латынина

Кто-то из его людей сдержанно прыснул, а Хаген скорчил страшную рожу и заорал:

– Ой, мамочки, боюсь! Защищите меня.

А потом Джамалудин, стоящий лицом к заложникам и спиной ко входу в зал, услышал, как мягко скрипнула дверь, и увидел, как лицо Хагена стремительно меняется, и вместо потешной гримасы застывает белой маской. Заложники не поняли, что происходит, и по-прежнему глядели только на Джамалудина.

– Ты хотел видеть меня? Я пришел.

Джамалудин стремительно обернулся.

У входа в актовый зал стоял Ваха Арсаев.

* * *

Кирилл почувствовал, как у него останавливается сердце.

Он много раз видел Ваху Арсаева, на той самой злополучной записи, на которой он вместе с двумя своими сообщниками расстреливал полпреда президента России, и за прошедшие семь месяцев Ваха нисколько не изменился. Он был одного роста с Джамалудином, разве что немного шире в кости, гибкий и прочный, как сыромятный солдатский ремень, с высоким лбом, стеклянными зрачками и аккуратно подстриженной, где-то в сантиметр, бородой. Борода была совершенно черной и составляла странный контраст с седыми волосами, выбивавшимися из-под черной с арабскими буквами повязки. На Вахе были полосатые гольфы, широкие, до колен, штаны, и майка с короткими рукавами.

Все в республике знали, что два последних года Ваха ходит с барсеткой, в которой рыночные торговцы держат выручку, а Ваха держал там двести грамм пластита. Ваха поклялся не сдаваться живым, и Кирилл предполагал, что он побаивается Джамалудина не меньше, чем федералов. Во всяком случае, от федералов Ваха однажды откупился, а от Джамалудина его бы не спасли никакие деньги.

Но сейчас у Вахи не было ничего, даже перочинного ножика, и даже Абрек и Шахид, приведшие его в зал, остановились на пороге, сложив руки, и молча смотрели, как человек, которого они не чаяли взять живым, идет по скрипящим доскам между оцепеневших заложников.

Ваха подошел к штырю, вбитому в сцену, потрогал его рукой, обернулся и хладнокровно спросил:

– Для меня, что ли?

Тишина была совершенно оглушительной. Джамалудин не шевельнулся. Заложники на полу, казалось, перестали дышать. И в этой оглушительной тишине в кармане Джамалудина зазвонил сотовый. Связь колебалась на пределе слышимости; звук гулял в трубке, как ветер в ущелье.

– Салам, Джамалудин, – сказал новый президент республики, – ты слышал новости?

– Да.

– Твое условие выполнено.

– Я жду Ивана Углова.

– Он не придет. Он мертв.

– Кто его убил?

– Я, – ответил новый президент республики.

Джамалудин молчал так долго, что можно было подумать, что связь прервалась. Потом Джамалудин заговорил снова.

– Извини, брат. Вы не выполнили мои условия.

– Послушай…

– Вы знали мои условия. Вы их сорвали.

– Хорошо, брат. Поступай, как знаешь. Я только одно хочу попросить.

– Что?

– Прощения. За те слова, которые я сказал вчера. Я… знаю, что это не так.

Джамалудин молчал.

– Ты еще на связи? – спросил Заур.

– Да.

– И еще. Прости. Я соврал. Шапи мертв. У него не было шансов. Эта крыса прогрызла ему живот, а он ничего не подписал. Представляешь, это все было вранье. Про крысу было правда, а про то, что он подписал – вранье. Они подделали подпись.

Разговор, который шел по открытому каналу, прослушивали, наверное, полдесятка служб. Но Зауру было уже все равно.

– Запомни это, когда будешь ставить новые требования, – сказал Заур.

– Ты доволен мной, брат? – спросил Джамалудин.

– Я доволен тобой, – ответил Заур.

Связь прервалась.

Джамалудин отключил телефон и обвел взглядом окружавших его людей. Кирилл Водров, в камуфляже и мягких щегольских туфлях от «Гуччи», глядел на него так, словно не мог поверить своим ушам. Белокурый Хаген откровенно улыбался. Ташов, у пулемета, смотрел в окно, и Джамалудин не был уверен, что он слышал разговор. У Джамалудина было такое ощущение, что Ташов вообще ничего не слышал с того момента, когда Джамалудин приказал ему разорвать помолвку.

– Русские обманули меня, – сказал Джамалудин, – Углов убит. Он убит, чтобы он не мог сказать, кто ему заказал теракт в роддоме. Вы думаете, что можете откупиться, назначив моего брата президентом. Есть вещи, от которых нельзя откупиться.

Кирилл Водров как-то остраненно подумал, что это конец. Если вы назначаете одного брата президентом республики, а другой брат тут же всплывает на CNN в качестве чеченского террориста, то это даже не катастрофа. Это называется по-другому.

– Ты со мной, Кирилл Владимирович? – спросил аварец.

Кирилл снял с плеча автомат и бросил его под ноги Джамалудину. Потом он сделал два шага назад и сел рядом с Аргуновым.

– Нет, – ответил Кирилл, – я с заложниками.

И в эту секунду Арсаев расхохотался.

Джамалудин стремительно обернулся. Ваха смеялся, запрокинув голову, и смех его напомнил аварцу уханье филина. Джамалудин, вне себя, подскочил к Вахе и ударил его наотмашь, рукоятью десантного ножа прямо в лоб. Лоб рассекла длинная красная нить, но Ваха словно не чувствовал боли. Он продолжал смеяться. Джамалудин ударил его снова, ребром ботинка по коленной чашечке, а когда Ваха упал, аварец саданул ему по печенке. Только тут Ваха всхлипнул и закричал, а Джамалудин ударил его снова, кованым каблуком по руке, вминая в пол длинные пальцы Вахи и ломая хрупкие кости запястья.

Ваха затих.

Джамалудин достал из кармана рацию.

– Арзо, – сказал Джамалудин, – я принял решение. Тебе придется уйти.

– Я выполнил твое условие, – отозвался Арзо, – а русские нет.

– Уходи. У тебя есть люди, оружие и горы. Спасибо тебе за то, что ты научил меня воевать. Жалко, что мы с тех пор все время сражаемся на разных сторонах.

– Ты делаешь ошибку, зять. В городе мятеж. Вместе мы будем его хозяева.

– Уходи.

Джамалудин выключил связь.

Кирилл поднял руку, чтобы смахнуть каплю на подбородке, и обнаружил, что капает не с крыши, а у него со лба.

Ваха Арсаев снова зашевелился на полу, кое-как поднялся и привалился к дощатой сцене.

– Он не уйдет, – сказал Ваха, – он хочет в рай. Я тоже. Знаешь, почему он позвал меня с собой? Он хотел с самого начала отдать меня тебе. Он думал, что он меня развел. А мне было плевать.

Джамалудин, вздернув уголки губ, посмотрел на Ваху.

– Ты не попадешь в рай, – сказал аварец, – клянусь Аллахом, Рай не для убийц детей! Ты отправил на тот свет сто семьдесят четыре человека, ты убил тех, которым не было и дня, и как ты объяснишь Аллаху этих мусульманских детей в Судный День?