Книга Не время для славы, страница 70 – Юлия Латынина

Джамалудин спросил что-то богословское; девочки захихикали, а одна, довольно невзрачная, в белом плотном платке и синем платье, ответила. Джамалудин спросил еще. Студентки засмеялись снова, а девочка в белом платке снова дала правильный ответ и сказала айят.

Джамалудин ушел и сел с друзьями в соседнем зале. Наутро в дверь пятиэтажки на окраине Торби-калы, где девушка жила с своими родителями, постучали: всесильный младший брат президента республики, портреты которого украшали стены домов и майки его охранников, прислал к Бурлият сватов.

Об отказе, разумеется, не могло быть и речи. Отец Бурлият тут же стал главой администрации Хушского района, мать завела маленькое кафе. Бурлият родила через девять месяцев после свадьбы, и снова ходила беременная, но люди, близко знавшие Джамала, говорили, что больше всего в этой женщине Джамалудину нравится то, что она знает наизусть Коран.

* * *

Антуанетта полагала, что они сядут поужинать, но Джамалудин тащил ее мимо столов, быстро, грубо, как кот перепелку, и через секунду Антуанетта, в сверкающих босоножках, шагнула с крыльца павильона на холодную плитку.

Над резиденцией, перекрывая свет звезд, били мощные фонари; далеко-далеко, у ворот, клубились машины и люди, и с неба косо летели первые снежинки, танцуя в лучах прожекторов: ночью в горах обещали метель. Антуанетта вспискнула и поджала пальчики.

Кто-то из бойцов накинул на нее длинную шубку из щипаной норки; мягко подкатился черный джип, и Джамалудин сгреб девушку в охапку и пронес ее несколько шагов до машины.

Через секунду джип сорвался с места и вылетел через распахнутые ворота резиденции на безлюдную ночную дорогу.

В натопленной машине скоро стало так жарко, что Антуанетта приспустила с плеч шубку. Джамалудин скосил взгляд, и девушка почувствовала его учащенное дыхание. Белые обнаженные плечи действовали на него, как водка на непривычного к выпивке человека. Глаза Джамала возбужденно блестели, и в значении его взгляда не ошибся бы даже слепой.

Дипломат лежал на заднем сиденье, его кинул туда кто-то из бойцов, и Антуанетта несколько раз взглянула на него, когда смотрелась в зеркальце, чтобы поправить губы.

Антуанетта плохо представляла себе географию республики и думала, что они едут на какую-нибудь городскую квартиру, но джип пролетел мелкий тоннель, потом резко повернул на крутом подъеме, и Антуанетта, оглянувшись, увидела справа и позади черную полосу замерзшего моря и колеблющееся пятно света, – стекающую по склонам Торби-калу. Снег падал все гуще и гуще, джип летел по горной дороге, и фары его выхватывали из темноты то белый монолит скалы, то черный провал, то нависшие над бездной кусты, обсыпанные искрящейся снежной пудрой.

– Куда мы едем? – спросила жалобно Антуанетта.

– В Бештой, – ответил Джамалудин.

Тут джип занесло так, что они ударились об отбойник, и Антуанетта увидела, как светящиеся в луче снежинки рушатся в пропасть без дна, к узкой речке в перине из снега. Если половина того, что Хрися рассказывал об этом человеке, была правда, то за каждым кустом внизу должен был прятаться кровник с гранатометом. «Он сумасшедший – подумала Антуанетта, – за ним охотятся по всей республике, а он рассекает ночью без охраны, в каких-то горах».

«Господи боже мой, – мелькнуло в ее мозгу через секунду, когда они едва разминулись с какой-то огромной фурой, – да он же убьется без всяких боевиков!» Джамал втопил педаль газа, ускорение вжало ее в спинку кресла, и Антуанетта едва дышала, боясь отвлечь Кемирова от руля. «Мы упадем в пропасть!»

Но они не упали в пропасть и не впилились в скалу, и через полтора часа безумной гонки помчались по заметенным снегом улицам Бештоя. Хрущевские пятиэтажки пялились на нее убогими застекленными балконами, и частные дома, как мусульманские женщины, были завернуты в паранджу заборов.

Машина свернула на широкий проспект, пролетела мимо огромной, подсвеченной снизу мечети, и через две минуты въехала по широкой дорожке в сквер. Над сквером горели четырехугольные фонари, и посереди его, под стеклянной крышей, стояло совершенно разрушенное здание.

Джамалудин вышел из джипа и помог выбраться Антуанетте. Пальцы его защелкнулись на ее запястье, как волчья пасть. Шубка укрывала Антуанетту до земли, но ей было холодно из-за босоножек.

Они пошли по тщательно вычищенной дорожке к развалинам под стеклянной крышей, и Антуанетта обратила внимание, что дорожку вычистили только что: ведь на ней почти не было снега, а между тем снегопад был все гуще и гуще, фонари расплывались в летящей косой пелене, и Антуанетта снова содрогнулась, вспомнив, как крутило джип на мокрой и свежей трассе.

Они вошли под стеклянную крышу, и Антуанетта увидела обвалившийся коридор и лестницу, которая вела к небу.

– Ты знаешь, что здесь было? – шевельнулся за плечом Джамалудин.

Антуанетте было очень холодно.

– Да. Террористы захватили роддом. Ты… был во главе ополчения. Ты вел переговоры с террористами и вынес десять детей…

– Восемь, – сказал Джамалудин.

– А?

– Их было восемь. Ваха сказал мне, что отдаст десять детей. Он отдал восемь и пришел вот сюда, в этот самый коридор, еще с двумя, и тут-то и был первый взрыв. Ваха стоял от меня в полутора метрах. Я вытащил пистолет и выстрелил.

– И… ты убил Ваху? – замирая, спросила Антуанетта.

– Нет. Я убил ребенка.

Джамалудин помолчал и добавил:

– Нас развернула взрывная волна, и моя пуля попала точно в грудничка. Ему снесло полчерепа.

Антуанетта смотрела на стены, изъеденные выстрелами, и на окно в середине стены. За окном шел снег, и мягко горели фары мощного джипа. Джип пищал из-за незакрытой дверцы, и на заднем его сиденье лежал дипломат с полутора миллионами долларов.

– Меня даже не ранило, – сказал Джамалудин, – пули летали, как пчелы на пасеке, а меня даже не ранило. Это было испытание, которое послал мне Аллах, и я провалил его.

Антуанетта зябко повела плечами. Как ни мало она знала о республике, Хрися все же говорил кое-что. И она знала, что человек, стоящий за ее спиной, выследил и убил всех, кто ушел тогда живым из роддома. Если он это называет проваленным экзаменом, то что же для него – пятерка?

– Когда я не знаю, что делать, я прихожу сюда и молюсь, – сказал Джамалудин, – потому что в этом месте живет Аллах.

Антуанетте казалось, что в этом месте живет только ужас и холод.

– Есть такие, которые спрашивают, если Аллах всемогущ и всеблаг, как же он допускает существование зла? Я прихожу сюда, чтобы услышать Аллаха. Потому что здесь был Ад, геенна, и такого не бывает, чтобы Ад был – а Рая не было. Зло есть потому, что оно – пыль в глазах Аллаха. Потому что смерть – это песчинка, а Рай – бесконечен, и что такое песчинка рядом с бесконечностью? Это просто доказательство бесконечности. Если бы не было зла, мы бы не знали, что такое Аллах. Мы живем в этом мире, и когда я смотрю направо, и налево, и перед собой, я вижу зло, которое бесконечно и велико, но стоит поднять глаза наверх, и видишь, что это Аллах бесконечно велик, а любое зло в сравнении с ним бесконечно мало.