Книга Спят усталые игрушки, страница 68 – Дарья Донцова

– Ну как можно вступать с прислугой в дружеские беседы? – накинулась на меня балерина. – Учу, учу тебя, все без толку. Имей в виду, у них такое поведение хозяйки вызывает только одну реакцию – сразу перестают работать.

Я только вздохнула. До сих пор испытываю неудобство оттого, что кто-то моет полы, когда я преспокойненько смотрю телевизор. Наверное, пренебрежительное отношение к обслуживающему персоналу формируется с детства. Если с колыбели тебя окружают лакеи да служанки, невольно привыкаешь ими командовать.

Хотя вот у Алиски, например, подобное качество появилось в течение одного года жизни с Максом.

– Незачем так на меня глядеть, – сообщила подруга, рухнув на диван.

Вытянув крепкие, жилистые ноги с изуродованными из-за пуантов ступнями, она блаженно простонала:

– Устала, как верблюд.

– Почему верблюд? – машинально спросила я, думая о своем.

– Частушку не знаешь?

– Какую?

– На горе стоит верблюд, – завела Алиска, – его четверо…

Она остановилась.

– Там потом идет глагол, который ты не любишь употреблять вслух, его пропущу.

Подивившись подобной деликатности, я кивнула. Балерина начала сначала:

– На горе стоит верблюд, его четверо… двое в уши, двое в нос, довели его до слез. Ну как, нравится?

И она оглушительно заржала. Похабная частушка, но смешная. Надеюсь, она не станет исполнять ее при Мане, потому что вчера слышала, как девочка, разговаривая с одноклассницей по телефону, заявила:

– Химия мне нужна, как слива в жопе.

Пришлось целый час объяснять ребенку невозможность подобных выражений.

Отсмеявшись, Алиска велела:

– Пошли пить чай.

Следует признать, благодаря ее требовательности на столе всегда теперь еда и напитки появляются в горячем виде. Возле блюда с пирожками уже сидела Зайка.

– Чем озабочена? – поинтересовалась я, кусая ароматный, румяный пирог.

– Купила белую блузку, оказалось, на экране она «пропадает», – пояснила Ольга, – теперь хочу розовый пуловер попробовать.

Я только вздохнула. Последнее время невестка не может думать ни о чем, кроме своей работы. Любой разговор сводится к обсуждению макияжа, одежды и прически. Еще она реагировала на сообщение о разгромном счете в матче «Зенит» – ЦСКА и оживлялась, обсуждая недостатки сборной по баскетболу.

– Может, сиреневый лучше? – продолжала размышлять невестка.

Филя и Алиска молча поглощали удивительно вкусную выпечку. Катерина вообще отлично готовит, но сегодня просто превзошла себя.

– Ну что молчишь! – обозлилась Зайка, пиная меня под столом ногой. – Так какой лучше?

– Фиолетовый бледнит, – нашлась я.

Ольга всплеснула руками:

– А кто говорит про фиолетовый? Сиреневый или розовый! Будешь ты меня, в конце концов, слушать?

Что мне нравится в домашних, так это полное нежелание оставить несчастную мать в покое, наедине со своими мыслями. Почти все мои подруги жалуются в голос на повзрослевших детей. Невнимательные, грубые, резкие, никогда не поговорят с родителями, совета не спросят…

У нас все наоборот. Когда, разбогатев, начали строиться в Ложкине, я предложила Кеше:

– Давай возведем на этом участке два одноэтажных дома. Один для вас с Зайкой, другой для нас с Наташкой и Машей.

– Это еще почему? – окрысился сын.

– Вам, наверное, хочется пожить отдельно…

– Ни за что, – отрезала Зайка, – только все вместе, одной семьей.

Я тихонько вздохнула. Честно говоря, надеялась, отселив старшеньких, мирно курить, когда заблагорассудится, есть в постели пиццу, спать до полудня, словом, жить как захочется. Но не тут-то было.

– Интересное дело, – возмутился Аркадий, – бросить тебя одну, без присмотра! Ну уж нет!

В результате сигарету могу вынуть только в каморке под лестницей, пиццу приходится разогревать тайком, когда все разбредутся по комнатам, а спать просто невозможно.

В восемь утра в комнату обычно влетает Маня с воплем:

– Как думаешь, дубленку надевать или куртку?

Ну откуда я могу знать про погоду, сплю, мирно лежу под одеялом!

– Выгляни в окно.

– Глядела уже, – кричит Маруся, подпрыгивая от нетерпения. – Ты спи, мусечка, только скажи, что нацепить.

Избавившись от дочери, я блаженно закрываю тяжелые веки и… слышу ворчание Кешки:

– Мать, дрыхнешь, что ли? Куда подевались мои черные ботинки?

– Не знаю.

– Интересное дело, – злится сынуля, – а кто тогда знает?

Естественно, хозяин обуви. Но такая простая мысль отчего-то не приходит парню в голову, и он полчаса мечется по спальне, разыскивая почему-то именно тут затерявшиеся штиблеты. Неужели и в самом деле полагает, что мать способна нацепить «туфельки» сорок пятого размера?

Наконец, буркнув последний раз «черт побери», он уходит, но заснуть все равно не удается, так как у зеркала начинает вертеться оживленная Зайка, требующая немедленного ответа, какая помада лучше – перламутровая или «мокрый песок».

– Ну скажи, – тычет она мне в лицо футлярчики, – розовая?

– Да, – машинально бормочу я, зарываясь в подушку.

– Может, сиреневая?

– Да.

– Или попробовать «Макс Фактор»?

– Да.

– Ужасно, когда свекровь такая невнимательная, тебе бы только храпеть, – заявляет Зайка, с обидой хлопая дверью.

Я лишь повыше натягиваю одеяло. Но утро уже катится в привычном ритме. Влезает Ирка с требованием денег на расходы, приходит Катерина с вопросом:

– Свинину зажарить или сделать курицу?

Еще раз-другой влетает Маруся, потерявшая последовательно кошелек, ключи, шарф, перчатки, ранец.

Потом бодрым шагом, распространяя запах одеколона, входит Кеша и с чувством произносит:

– Поехал на работу, спи спокойно.