Онлайн книга «Спят усталые игрушки»
|
Тебя рядом нет, Ушли давно поезда, Умчались в никуда, Но фонарей вечен свет, Никого рядом нет… И тому подобная чушь. Конечно, ничего в поэзии не понимаю, но подобное рифмоплетство напомнило мне школьные стенгазеты. Однако у редакции было иное мнение, потому что подборку предваряла небольшая статья, где Нинель называлась «одаренной поэтессой с ярко выраженной индивидуальностью». Я схватила телефон и стала напрашиваться в гости к дарованию. Уж не знаю, как там обстояло у Сундукян дело с божьей искрой, но домашнее хозяйство явно не ее хобби. В небольшой прихожей кучей, вперемешку с уличными ботинками, валялись тапочки, а по полу мотались клочья пыли. Небольшая кухня, куда провела меня Нинель, выглядела не лучше: грязно-серые занавески, плита в жирных пятнах, липкая клеенка и гора немытых чашек. – Кофе хотите? – любезно предложила хозяйка. Я секунду поколебалась, разглядывая заляпанный чайник. Лучше бы не рисковать, а сразу отказаться. Но язык машинально произнес: – Спасибо, с удовольствием. Нинель налила напиток в не слишком чистую чашку и спросила: – Что привело вас ко мне? – И добавила: – Кажется, мы встречались раньше, но никак не вспомню где. Знаете, я близорука и у меня отвратительная зрительная память. Бывает, встречу человека, чувствую, что мы знакомы, а кто он, убей бог, не помню… Я глотнула кофе и удивилась – необыкновенно вкусный, такой выпью с удовольствием даже из сомнительной посуды. А вот напоминать Нинель о нашей первой встрече на ее собственных «поминках» мне ни к чему, и ее отвратительная зрительная память мне только на руку. Смакуя кофе, я вытащила из сумки листочки и, сделав восторженную мину, залепетала: – У меня такая обычная внешность, что вечно за кого-то принимают… Извините за беспокойство, Ниночка, пишу стихи, а посоветоваться не с кем… Вот на днях попал в руки журнал с вашей подборкой, и так захотелось с вами побеседовать, но сначала прошу автограф… Нинель расплылась в довольной улыбке и принялась старательно расписываться на подсунутых ей листочках. – Принесли свои стишата? – спросила она, закончив процедуру. – Давайте взгляну. Я сунула ей в руки тетрадь. – Нуте-с, – пробормотала поэтесса и с чувством принялась декламировать: Под мостом Мирабо тихо Сена течет и уносит нашу любовь. День догорел, пробил час, Я осталась, а день угас. Чтение заняло у нее минут пятнадцать. Потом, взяв в руки карандаш, Нинель начала объяснять мне мои просчеты. Глядя, как она ловко разделывает произведение выдающегося французского поэта Аполлинера в моем вольном переводе, только подивилась. Небось, узнай, какому перу принадлежат строки, мигом закатила бы глаза и с придыханием сообщила: «Потрясающе!» А так: образ невнятный, метафоры неоригинальны, стиль хромает, чувства странствуют. Слушая эту разгромную рецензию, я невольно вспомнила наши семейные фокусы. В конце восьмидесятых один знакомый, приехавший из Лондона, привез нам с Наташкой в подарок литровую бутылку водки с надписью «Смирнофф». Пришедшие гости с восторгом выпили «огненную воду», повторяя на все лады: – Да, у нас такую не делают, всякую дрянь употребляем! Красивую, редкую по тем временам пустую емкость, мы не выбросили, а, купив самую обычную «Столичную», перелили туда. И вновь приятели восторженно дегустировали напиток, охая и ахая. – Ну и водка, просто слеза младенца, чистая, сладкая, не то что наша «Столичная». С тех пор, вплоть до начала девяностых, когда питейное изобилие хлынуло на прилавки, у нас с Наташкой к столу всегда была «фирменная» выпивка. «Эффект бутылки» срабатывал и в других случаях. Шампунь «Малыш», перелитый в пузырек из-под немецкого средства для мытья волос, моментально расхваливался за потрясающую пену, духи «Ландыш», оказавшись во флакончике из-под «Диориссимо», поражали тонким ароматом, растворимый кофе, произведенный в Ленинграде, попав в жестянку с красными буквами «Нескафе», приобретал неповторимый вкус. А от советского аспирина, засунутого в пластиковую коробочку с буквами «Made in USA», голова гарантированно проходила у всех. Разгромив патриарха французской поэзии, Нинель удовлетворенно вздохнула и поинтересовалась: – Что, на душе тяжело? – И как только вы догадались! – лицемерно подтвердила я. Сундукян порылась в огромной сумке, больше похожей на чемодан, и, вытащив отвратительные ментоловые сигареты, принялась щелкать дешевой зажигалкой. Пламя никак не хотело вылетать наружу, и я машинально вытащила свое «огниво» от Картье. – Спасибо, – улыбнулась хозяйка и, кинув глаз на золотую зажигалку, пробормотала: – Дорогая штучка, я вот не рискую завести такую, постоянно теряю всякие мелочи – перчатки, сигареты, часы… Приходится пользоваться дешевкой. Засунув зажигалку в карман, я со вздохом произнесла: – Богатство есть, а счастья нету! – Что так? – проявила неподдельный интерес Нинель. – Ах, дорогая, – завела я, – трудно вам будет меня понять, к тому же живу в одиночестве и не привыкла рассказывать посторонним о своих проблемах. Но, честно говоря, иногда так хочется с кем-нибудь поделиться! – Ваши стихи уже мне многое приоткрыли, – с чувством сообщила Нинель, – кажется, мы родственные души, одинокие, непонятые, утонченные… Я стиснула руками край клеенки и принялась самозабвенно плакаться. |