Онлайн книга «Гражданин Винс»
|
Воскресенье. Чикаго. Кто все эти люди? Он делает глубокий вдох, еще раз смотрит на свое лицо в зеркале — отражающее надежду и страх, — открывает дверь и входит в комнату. Все держатся самоуверенно и дерзко, галстуки сняты, они с головой ушли в обсуждение стратегии и грядущей победы, но вот один за другим замечают крупного мужчину в дверях. Его черные волосы идеально уложены на пробор — они шутят между собой, что он, должно быть, спит стоя, как лошади в его фильмах. Что Нэнси [32] выводит его из стойла, надевает на него шоры и корзинку с овсом и выпускает погулять. Разговор обрывается, все смотрят на него с вниманием, словно… словно он уже победил. — Что вы там делали, губернатор? Завтра у вас важный день. Он упирается руками в дверной косяк и подается вперед, так что верхняя часть его тела оказывается в комнате, а ноги за дверью. Старый киношный прием Герцога [33] . Он использует его иногда, когда нужно отдать распоряжение присутствующим в комнате и при этом не входить в нее. Все считают, что это его дар: таинственное умение произвести эффект — контроль на расстоянии. — Ну… — Он улыбается, и его рейтинг подпрыгивает на два пункта. Его глаза превращаются в добродушные щелочки. — Ну, может, я уснуть не мог. Все смеются. Это для него не проблема. — Что у вас там? — Условия, сэр. Условия иранского парламента для освобождения заложников. Все в комнате склоняются над пятистраничным отчетом, который в порядке любезности прислали помощники президента. Он медленно подходит к окну и смотрит на улицу. Солнце только встает, подсвечивая сиреневым облака на востоке. — Колумбус [34] , губернатор. Он смотрит в окно. — Огайо. — Когда я снимался в «Мрачной победе» с Богартом, — говорит он холодному окну, — режиссером был этот ужасный коротышка-еврей Эдмунд Гулдинг. Он постоянно давил на нас, чтобы мы играли крупнее, с большей выразительностью. И все повторял: «Нужно, чтобы это выстрелило и в Огайо. Чтобы и до них, в Огайо, дошло». Много лет я ненавидел Огайо. Он поворачивается, ничем не выдавая своих эмоций. И все, как обычно, задаются вопросом, понял ли он сам, что сказал. — Давайте не будем вставлять это в мою сегодняшнюю речь? Снова смех. Ему предлагают экземпляр отчета, но он отмахивается. Он любит читать подобные документы на карточках, к тому же сейчас он без очков. Очки он терпеть не может и предпочитает надевать контактную линзу, когда нужно произнести речь. Читает одним глазом, чтобы не пришлось признаваться, что он носит очки для чтения. Будто здоровье поможет выиграть выборы. — Рассказывайте, — говорит он. Все переглядываются. — В общем… Они неприемлемы. Их требования несуразны. — Разморозить активы. Вернуть деньги шаха. — Добыть фотографии обнаженной Сьюзан Сомерс [35] . — Эх, — вставляет он. — Мы бы и сами от них не отказались. Все заходятся от смеха. — Ну… и что это значит? Присутствующие стараются совладать с собой. — Сэр… это значит, что ему ни сегодня, ни завтра не стоять на взлетной полосе под радостные марши военно-морского оркестра и не смотреть, как эти пятьдесят два человека сходят по трапу самолета и целуют землю. — На взлетной полосе будете стоять вы, сэр. Смех. Редкие аплодисменты. — Нет, нет. Прекратите. Он ненавидит это. Он суеверен и не любит праздновать заранее. В 1964 году он отказался радоваться тому, что его выбрали губернатором Калифорнии, даже после того как Пэт Браун признал поражение. Его лицо приобретает выражение настороженности, почти злости. — У нас будет армейский оркестр. Дружные аплодисменты. Он вскидывает руки. — Какой у них расклад? — По всей видимости, они летят назад в Вашингтон. Могу предположить, он объявит о своей победе и будет надеяться, что никто не заметит, что основная часть заложников осталась в Иране. Либо так, либо начнет бряцать саблей. Я бы так поступил на его месте. Потрясал бы кулаком, говоря: «Нас не заставят склониться. Эти экстремисты не будут помыкать нами». — Что еще он может выкинуть? — Может спросить Эми [36] , что она думает по этому поводу. Половина присутствующих смеется. — Или признаться, что в глубине души вожделел аятоллу. Другая половина. — А какой расклад у нас? — В этом и фокус. Все происходит само собой, без нашего вмешательства. Со стороны кажется, что мы идем верной дорогой… — Точно, как будто… — Как будто мы выше всего этого… — О, мне нравится быть выше этого. Я хочу остаться выше этого. Это возможно? Мы можем быть выше этого? Все кивают. — Мы не даем прямых комментариев. Мы проповедуем осторожность… — И всем сердцем надеемся, что бла-бла-бла… — Молитвы всего народа… — Дело тут не в политике… — Вернемся к процессу бла-бла-бла. Он опять смотрит в окно, солнце уже встало, и облака, поблекнув, стали снова серыми и белыми. Там, за облаками, Вашингтон. Два дня. Ему кажется, что он генерал, готовящий войска к нападению на огромный город. Что они прошли долгий путь от Сакраменто до Вашингтона. Хороший получился бы фильм. Он возвращается к двери, это позиция ему нравится больше всего. — Цифры? Цифры уже есть? |