Онлайн книга «Домик тетушки лжи»
|
– Вот, – торжествующе сообщил режиссер, – ты правильно про Дурова вспомнила! А чему нас учил этот гениальный дрессировщик? Он обвел взглядом молчаливую аудиторию. – Правильно, зверей следует поощрять, кормить вкусно и действовать лаской! Хучик, Хучик, иди сюда, мой сладенький, хочешь сыру? При виде «Эдама» мопс мигом становится очень послушен. – Сидеть! Хучик мигом устроился на жирненькой попке и преданно заглянул в глаза Борису. – Ага, – обрадовался режиссер, – ты продажен, как все. Просто великолепно! Ну, начали. Следующие полчаса мопс послушно воплощал в жизнь задумки постановщика. Садился, вставал, лежал, ходил. Количество сыра уменьшалось, когда содержимое тарелки ополовинилось, я осторожно предупредила Борю: – Ты бы поосторожней с сыром-то! – Почему, – отмахнулся режиссер, – не мешай! – Хучу нельзя столько жирного, сыр – тяжелая еда для собачьего желудка. – Ерунда, – ответил Боря, – смотри, как ему нравится! Я вздохнула и легла на диван, дожидаясь эффекта. Он не замедлил случиться буквально через секунду. Обожравшийся мопс икнул и лег на ковер. – Эй, Хуч, – недовольно заметил режиссер, – ну, еще пару раз от окна до двери, и все! Но мопсику явно было не по себе. У Хучика внутри организма нет стоп-сигнала. При виде вкусной еды наш мальчишечка теряет контроль над собой и начинает сметать все, что предлагают. Впрочем, желудок у Мопса умнее головы, и, когда он наполняется под завязку, происходит процесс освобождения органа. – Хучик, вперед, – присел на корточки возле собачки режиссер, – на, видишь, сыр! – Не давай ему больше, – прошелестела я, – не надо! – Почему? – Не надо! – Глупости, – вскипел Борис и поднес к носу мопса очередной ломтик, – ну, Хучик, действуй! Мопс осоловело глянул на качающийся перед мордой сыр, икнул, и все съеденное ранее оказалось на ботинках Бори. – Это что такое! – взвизгнул постановщик. – Пережеванный Хучем «Эдам», – мирно сообщила я, – говорила же, не давай ему больше! – Ладно, – бормотал Боря, глядя, как Ирка убирала безобразие, – начнем сначала! Я вспомнила, как плохо мне было после того, как я слопала немереное количество геркулесовой каши, и решительно заявила: – Все, с бедного Хуча хватит, он уже переполнился искусством. – Все, так все, – неожиданно покладисто согласился режиссер. – Теперь займемся кошкой, вон той! – и он ткнул пальцем в трехцветную Клеопатру. Сначала выстроили мизансцену. В кресло посадили меня и велели гладить Клепу. Я старательно выполняла все требования, но Борису постоянно что-то не нравилось. То не так улыбаюсь, то слишком размахиваю руками, то голова повернута не в ту сторону… Клеопатра вначале сидела тихо, но потом ее тело напряглось, а из груди стало вырываться нервное урчание. – Боже мой, – в очередной раз возмутился режиссер, – ну неужели так трудно! Элементарщину прошу, дай сюда киску. Он вырвал из моих рук Клеопатру. – Не надо, – сказала я, – не трогай кошку! Борис вздернул бровь: – Почему? – Она нервничает. – Ой, не могу, – засмеялся постановщик, – ну и пусть! И потом, ты ошибаешься, киска урчит. Очевидно, у Бориса никогда не было кошек, потому что все, кто держит дома это существо, знают: киски издают урчание не только в момент удовольствия. Очень часто подобный звук вырывается из них на пике нервного напряжения. – Давай, – сердито заявил Боря, – смотри, как надо! Он плюхнулся в кресло. Кошка попыталась удрать, но режиссер с силой прижал ее к себе. – Ну уж нет, лежи! Клепа забила хвостом. – Отпусти ее, – дружески посоветовала я, – она злится! – Вовсе нет, хвостом виляет! Я вздохнула, Борис ошибается, это собака вертит нижней частью позвоночника от радости и дружелюбия, кошка же начинает дергать хвостом от раздражения, и сейчас Боре мало не покажется. – Вот так, – торжествующе объявил режиссер, – голову налево, лапки направо, хвост вверх и аккуратно… Ой, что такое? Я попыталась скрыть усмешку. Наша Клеопатра – необыкновенная киска. Она появилась в доме раньше всех животных. Еще не было в помине Черри, Банди, Снапа, Хуча и Жюли. Не взяли мы еще и Фифину, а, если сказать честно, не собирались вообще никого брать. Но однажды, холодным декабрьским вечером, я, тогда еще нищая преподавательница французского языка, брела домой после очередного рабочего дня. Вернее, где-то около десяти вечера я вышла из квартиры одного из своих учеников и наткнулась на крошечного котенка, лежащего на ступеньках. Несчастное существо громко плакало, оно замерзло и хотело есть. Думая, что кошечка невесть как выползла из соседней с моим учеником квартиры, я позвонила в дверь. Высунулась тетка, за ней выплыл запах жирных щей, сваренных на свинине, просто удар по организму, а не супчик. – Надо-то чего? – спокойно поинтересовалась она. – Или ищешь кого? Шел 1987 год, и москвичи еще не успели стать тотально подозрительными. – Ваша кошечка? Баба покачала головой и ткнула пальцем в потолок. – У Райки квартиру жильцы снимали, с дитем. А сегодня уехали, видать, надоел им котенок, вот и кинули. – Что же делать? – растерянно спросила я. – А ничего, – мотнула «химической» головой баба, – на помойку снесть! – Там мороз, замерзнет. – Ну и хрен с ним, – ответила, зевая, тетка, – кому он нужен! – Может, себе оставите, смотрите, какой хорошенький, – пробормотала я. Бабища замахала руками. – Да ты че? Ремонт только сделали! Обои обдерет, зассыт все… – Умрет ведь… – Себе забирай, коли такая жалостливая, – буркнула баба и захлопнула дверь. |