Онлайн книга «Тропа барса»
|
— Вас тоже касается! — В смысле? — спросила Даша. — Наркотики, деньги, лезвия бритвенные… — Да откуда они у нас? — От верблюда. На «черных» работали? Работали. Вот и… — Он снова оглядел девушек, каждую с головы до ног, медленно, словно смакуя… Разлепил сальные губы: — Придется вас обыскать. По всей форме. — Он почмокал, прикурил сигарету. — Раздевайтесь. Девушки у стены беспомощно переглядывались… Я же стояла чуть в стороне, словно происходящее вообще меня не касалось. , — Ну что застыли?! — Как — раздеваться?.. — упавшим голосом произнесла шатенка. — Молча! — Мы не будем! — А куда вы денетесь? Орать станете? Тут стены толстые, наслушались всякого… Или вы забыли — как? Сейчас мои хлопцы вам помогут. Они еще помнят — здесь в свое время столько пьяных шалав перебывало… И все как шелковые были… — Палыч загоготал мелким, булькающим смехом. Прекратил смеяться так же неожиданно, как и начал, гаркнул: — А ну, живо! От его окрика все вздрогнули. Даша Строганова первой стянула свитерок, расстегнула джинсы… Лицо ее было бледным и замкнутым. Следом за ней, потупившись, стали раздеваться остальные. — А тебе что, особое приглашение? — рявкнул на меня сержант. Я вздрогнула, автоматически стала расстегивать пуговицы на блузке… Девушки остались в белье. — Ну что застыли? — прикрикнул начальник. — Совсем раздевайтесь! — Вы не имеете права… — начала было рыженькая. — Право?! — взъярился он, хрястнул кулаком по столешнице. — Вот мое право! И вот что я тебе скажу, краля… Или через минуту вы будете стоять тут голенькими и завтра утром уйдете по домам, или… Тут такая поножовщина со стрельбой случилась, что по пятнадцать суток я вам просто-запросто запишу! И эти сутки вы здесь с моими орлами и проведете… С утра душ и постельная гимнастика — это я вам обеспечу! А эти орлы устанут, других пришлю… А кто особо артачиться станет, той я самолично двести шестую пропишу — на годик… Вот и выбирайте! Палыч чиркнул спичкой, прикуривая конфискованный у кого-то из девушек «Кэмел», упер поросячий взгляд в рыженькую: — Время прошло. Ты — первая. Девушка расстегнула лифчик, сняла, медленно стянула трусики с ягодиц, заплакала, закрыв лицо руками… — Совсем снимай! Она подчинилась. Стояла, прикрыв низ живота бельем. Палыч встал, обошел ее, разглядывая, отвел руку с трусиками в сторону. — Вот теперь я вижу, что и вправду рыженькая, без дураков, — сказал он. Увальни у стены загоготали, смех их был возбужденным, как ржание жеребцов, готовых ринуться на табунчик. Палыч снова обошел девчонку, остановился сзади; — А теперь — наклонись вперед! Руками до пола, как на физкультуре… Ну?! Он послюнявил палец, провел ладонью по спине, ягодицам… Я закрыла глаза… Только слышала, как девушка вскрикнула… — Ну вот, сейчас я уверен, что ты ничего от меня не утаила… Умничка… — Он поднял мутные, хмельные глаза, задержал на мне взгляд, произнес: — Теперь — ты, детдомовская… Быстро, быстро… Трусы, маечку… — Ага, — согласно кивнула я, а голову уже волокло знакомой одурью… Как только он оказался в шаге, я резко разогнула ногу в колене, чуть приподняв бедро! Что-то противно чавкнуло, Палыч застыл, ойкнул… Его подручные словно оцепенели… А я повторила удар… В горле у него забулькало, и он рухнул на бок, как мешок. Я рванулась к двери, но сержант-оглобля оказался проворнее: дубинка угодила в висок, я успела услышать, как он крикнул кому-то: «Загоняй этих сук под засов!» — и потеряла сознание. Очнулась от боли в низу живота. Пошевелиться не могла: меня просто распяли нагишом, накрепко прикрутив за запястья и щиколотки к краям стола. Боль была дикой… Сержант вытащил из меня коротенькую дубинку. — Ну вот, теперь уже не целка… — Задумчиво-добавил: — Разве что еще раз попробовать? — Как знаешь, — ответил ему писарь. — У меня на нее и не стоит. Да у тебя, я вижу, тоже. Не девка — кошка дикая. Да и худая… Я люблю крупных бабочек, чтобы в теле… — Что ж ее, так и отпустить? — Почему — так? Уже не девочка… — гоготнул писарь. — Был бы Палыч… Он как раз до малолеток охоч… Был. Эта его так двинула, что, глядишь, ему теперь не до девочек будет. Кастрировала просто. Слушай, а что все ж с ней делать?.. Да и с теми, что в кутузке… — Ну с теми — нет разговоров. Как все уляжется, выдернем мне рыжую, тебе пухленькую, есть там одна, и повеселимся на славу. Они поподатливей будут. А с этой… Кончать ее надо. — Ты чего, с ума сошел? — С ума не с ума… Груздя не поймешь… Он ведь сам всю сегодняшнюю кашу заварил, а… Глянет порой таким волком, словно мы не ему служим, а Царю Небесному… — Волк, он волк и есть. — Погоди, не сбивай… Есть у него подружка в том детдоме… А ну как эта ей расскажет, та — Груздю? А он на нас и вызверится… Не пойму я его: гребет все под себя без жалости, а девок или там детей — жалеет… — Потому что в башке у него все наперекосяк. — То-то и оно. Так что кончать девку надо. — Чего, прямо здесь? — А то… Глянькась, у Палыча в столе «колеса» должны быть, он их от похмелья жрет, когда невтерпеж… Грохнула дверца стола. — Ну? Есть? — Ага. Реланиум. — Много? — Три упаковки. И еще какие-то, снотворные, видать. — Этой хватит. — В смысле? — Накормим таблетками и вывезем куда-нибудь подальше. Детдомовская, «колес» наглоталась и кони двинула — кого это удивит? Может, у нее парня сегодня замочили, вот она и потравилась от того несчастья… Здорово придумал? — Голова… Только… Что, так голую и бросим? — Зачем? Приоденем чуток… — Так она же без сознания… Как мы ей те таблетки впихнем? — Очну-у-улась… Я ей как целку ломал, дубьем-то, вздрогнула вся… — А не заорала… — Знать, гордая сильно. Вот и подохнет, как все гордые, в канаве. — Слушай, а может, не будем насмерть травить, а? Не станет она никому ничего рассказывать… Да и девки, те, что в каталажке… — Девке каждой сейчас — самой до себя… Как и нам с тобой. А если чего, на Палыча все и спихнем, он щас бессловесный и безответный… — А все же убивать не стоит. Одно дело — целку поломать, так невелика потеря, другое… — Ты что, правда дурак или прикидываешься? А ну как Груздь действительно прознает? Он, я слыхал, и под Палыча тихой сапой подкоп начал, не любит он беспредела никакого, а тут… Да он нас сначала в камеру законопатит, к блатным, вот тогда и почуешь, как оно, когда очко трещит… |